Карельская тропка

В каждом гнезде, что устраивают озерные чайки на кочках Лягушьей кары, бывает лишь три яичка. Из этих, трех яичек и могут появиться три птенца, которые к концу лета должны стать взрослыми чайками. Удастся уберечь в гнезде яички от ворон — появятся в гнезде три птенца; не утащат ни одного птенца ни ястреб, ни вороны, не погибнет ни один птенец по каким другим причинам, подарит тогда каждая пара чаек миру трех молодых птиц. Было по весне в колонии, например, сто пар чаек, двести птиц — вырастет колония к осени, увеличится, станет в ней пятьсот чаек.

Но не подарит каждая пара взрослых птиц своей семье, своей колонии трех птенцов… Денно и нощно дежурят у гнезд озерных чаек вороны, денно и нощно пасутся около Лягушьей кары ястребы, таскают птенцов коты-бродяги, жрут яйца и птенцов поселковые собаки. Гибнет птица в пути на юг, гибнет в упрямой дороге к родным гнездам. И хорошо еще, чтобы держалось число белых красивых птиц на озерке-болотце рядом с поселком из года в год… Но не тут-то было.

Заметил я как-то, что на Лягушью кару зачастили с весны пацанята. Озерко-болотце мелкое, по пояс перебредет его любой мальчишка, дно не шибко вязкое. Услышал я крик птиц, увидел мальчишек в воде, подошел к озерку-болотцу и понял, что лазают мальчишки по гнездам птиц и берут для чего-то яйца. Хотел я их отчитать как следует, но мои разбойники, завидя чужого человека, бредущего к ним по болоту, поспешно понатянули на себя брючишки и дали деру.

Кто они и откуда, я так и не узнал. Правда, думал, что не появится никто больше на Лягушьей каре, но ошибся… Чуть позже к болотцу-озерку направились из поселка более внушительным числом вояки постарше и так же, как пацаны-первоклассники, побрели по болоту к гнездам чаек…

Были эти вояки посмелее и на меня особого внимания не обратили. Когда добрался я к ним через болото, то успели птичьи браконьеры набрать по шапке яиц и встретили меня удивительно нагло. Пришлось с ними объясняться как со взрослыми и рассказывать, что за каждое собранное яйцо полагается приличный штраф, а за каждое разоренное гнездо положено еще заплатить совсем большие деньги.

При упоминании о штрафе мои вояки приутихли и стали ретироваться, хотя яйца на место не положили и шапки с яйцами не оставили. Собирался я пойти вечером в поселок, когда родители пацанов вернутся домой с работы, и узнать имена птичьих браконьеров. Но и здесь меня опередили.

Только я собрался идти к родителям разбойников, как увидел из окна двух здоровенных мужиков с длинными досками на плечах. Сзади мужиков тянулись несмелой вереницей мои недавние вояки. Мужики дело знали и голышом в воду не полезли — от кочки к кочке уложили они доски и по этим доскам, по сухому, побрели к гнездам несчастных чаек. А пацаны остались ждать на берегу, осторожно посматривая на мой дом.

Оказалось, что после нашей беседы, узнав, что за чаек полагается большой штраф, малолетние разбойники струхнули и, боясь грозы, пожаловались кому-то, что писатель грозится всех оштрафовать. Тут-то и услышали эти слова два подвыпивших мужика… Как так! Какой писатель! Живет без году неделя, а порядки наводить! Ну-ка пойдем — сейчас мы ему! Так и появились длинные доски, так и собрался в дорогу к Лягушьей каре новый многочисленный отряд во главе с великовозрастными предводителями… Словом, пришлось после этого похода вмешиваться в дела Лягушьей кары охотинспекции, пришлось и директору школы объяснять всем ученикам, что гнезда птиц разорять нельзя.

Что и как объясняли великовозрастным предводителям и заступникам малолетнего войска птичьих браконьеров, я точно не знаю, но сами малолетние разбойники на Лягушью кару больше не являлись и меня опасливо обходили, где бы ни встречали.

Уж что-то, а терять дружбу с мальчишками мне не хотелось, и я стал по одному «вылавливать» этих дичившихся пацанов и, как мог, объяснял им, что такое хорошо, а что такое плохо. И, как всегда в таких случаях, произошло чудо — потянулись ко мне первоклассники-мальчишки, приходили в дом утром и вечером, в будние и в выходные дни, делился я с ними и крючками, и лесками, а под конец одарил каждого своего друга двумя породными крольчатами…

Любил я этих мальчишек, как родных, пожалуй, и они меня тоже любили. И было мне легко и просто оттого, что рядом с разбойными папашами, дядьями, старшими братьями живут вот такие светлые и добрые глаза, в которые только погляди, скажи только какое хорошее слово, и засветятся, загорятся они, эти глаза, вечным огнем благодарности к людям, только этот огонь надо бы все время поддерживать.