Карельская тропка

Нет, не здесь, не эти встречи отвели меня в сторону от охотничьих троп. Не мог я идти в лес вместе с непорядочными стрелками, ведомыми утробно-животной страстью. И оставлял я дома ружье, уходил в тихий лес один, без собак, любовался клестами, подцокивал белкам, дразнил дятлов, подсвистывал рябчикам. Все я умел, все я мог в лесу, но не мог я обмануть ни одну лесную встречу. Приходил я из леса чистый, легкий, а дома, дожидаясь меня, бесновались в загоне зверовые псы.

Простите меня, мои собачки. Не охотник я теперь, не гожусь вам в проводники, в напарники. Простите и поймите меня. Что-то случилось, что-то произошло. Конечно, я подожду, может, и вернется ко мне все мое старое, вернется в другом месте, где охоты спокойнее, тише. Поэтому и оставляю себе оружие, патронташ, охотничий билет. Я подожду. Но подождете ли вы — ваш век короток. Тебе, Шихан, уже шесть лет, а тебе, Дружок, только три, но для тебя это уже зрелость. Сколько осталось вам ждать меня?.. Годы, малые годы. А если не дождетесь? Простите меня и найдите себе других хозяев…

Шихан уходил от меня к Петру Гадову легко. Сразу же прижился, схватив своим быстрым умом, что Петр Гадов даст ему щедрую охотничью волю. И живет теперь этот мой пес в поселке Шуя, живет добро и сыто и, наверное, не очень вспоминает своего бывшего хозяина.

Дружка я жалел, хотел оставить, усмирить, но пес зверел на глазах. Правда, была еще надежда, что в другом месте найдем мы с Дружком свою потерянную охоту. Пес лаял белку, искал куницу, не боялся медведя, шел за лосем, работал в норе. Жалко мне было рвать эту последнюю ниточку, что связывала меня с моими таежными охотами…

Пишу я эту книгу на Алтае, рядом горы, по ночам к нашему небольшому поселению с гор спускаются медведи. Медведи рядом, и Дружок рвался в бой, звал меня. Но все равно ничего не вернулось ко мне и здесь, и понимаю я, что ружья, патроны, собаку привез я сюда на Алтай так, по старой памяти.

Расстался я и со своей последней собакой.

Слышу сейчас за окном, как шумит горная речка, слышу далекий ветер в горах и все время оборачиваюсь: спит ли моя собака, мой Дружок, или куда ушел…

Трудно это — отвыкать от своей охоты, очень трудно. Но что поделаешь, если пришлось мне помогать «зеленой зоне», учить прежний, громкий от выстрелов лес тишине, встречать доверчивых птиц и зверей и радоваться каждому птичьему крылу, каждому следу даже самого малого зверька.

Мир тебе, «зеленая зона»…

ЛЯГУШЬЯ КАРА

Итак, древняя, седая, сытая и некогда самодовольная, Шуя становилась большим пригородным поселком, который кормил город овощами, молоком, мясом и который получал от города все, что могла дать своему поселку-кормильцу столица Карелии.

Если бы пришлось мне когда-то выбирать между Петрозаводском и Шуей, я, наверное, долго не думая, выбрал бы благоустроенную квартиру в поселке на берегу реки, рядом с автобусной остановкой, от которой до центра города всего двадцать — двадцать пять минут автобусной езды. И работал бы здесь, видя по вечерам за поселком огни Петрозаводска, а днем любовался бы быстрой водой глубокой реки, скалами, поросшими соснами, раздольным Падасом — рукотворными лугами и, конечно, необыкновенно приветливыми по северным местам, необыкновенно теплыми от щедрой земной благодати Шуйскими полями…

Отсюда на лодке я уезжал бы ловить рыбу на Укшезеро, к своему любимому острову, где и началась моя карельская жизнь. Отсюда на автобусе или на местном поезде уезжал бы я еще дальше, к другим озерам, к другим рекам. А когда поехать куда-то далеко не получалось бы, то ходил бы каждый день в гости к Петру Гадову, слушал бы его певчих птиц и возился бы с его кроликами.

Может, и непоэтично это — вспоминать после глубины тайных карельских озер каких-то домашних животных — кроликов, но люблю я этих зверьков. И люблю не за длинные мягкие уши и теплую кроличью шерстку. Думается мне, что несут с собой эти домашние зверьки куда больше, чем все остальные животные, прирученные человеком.

Не раз говорил я в передаче «Школа юннатов» по радио, говорю и сейчас каждому мальчишке-пацану: «Заведи кроликов, научись как следует ходить за ними, научись ограждать этих зверьков от болезней — и станешь ты тогда настоящим юннатом, настоящим трудягой от земли. Полюбишь ты тогда свой мир детства, свою землю и полюбишь другой раз так, что не уйдет от тебя эта любовь, откроются тебе такие тайны, которые не поведает тебе ни один учебник «Природоведения»…»