Карьера мятежника

— Паоложжжи оррружжье, — этому теззгха имперский язык давался с большим трудом.

— Сейчас, — согласился я, и бросился на него.

Я ему нужен живым, чтобы меня можно было допросить, а вот мне за его жизнь беспокоиться нечего.

Раструб отбил в сторону — этот урод ошибся, поднеся оружие слишком близко ко мне. Врезал кулаком по этому чешуйчатому плащу, ощущая, что под ним проминается нечто отвратительно мягкое, сбил его наземь и обрушился сверху.

Существо подо мной дергалось и визжало, ну а я лупил прикладом туда, где под одеждой должна была прятаться голова до тех пор, пока оно не затихло. Меня трясло от страха и отвращения, казалось, что я весь, с головы до ног, перемазан в дерьме, хотелось немедленно забраться в горячий душ, и простоять там минимум полчаса, смывая с себя эту дрянь.

Увы, но пока только в мечтах.

Я вскочил и побежал дальше, прочь от того места, где вояки Лирганы схлестнулись с тиззгха. Рядом бесшумной тенью возник Котик, помчался огромными прыжками, не отставая, да еще ухитряясь хрюкать на ходу.

— Вон он! — заорали сзади.

Впереди, рядом с ажурной башней возникли приземистые конусообразные фигуры. Проклятье!

Я затормозил так, что грязь полетела из-под ботинок, помчался в сторону, на ходу активируя карту. Та выпрыгнула на забрало, и я попытался сообразить, где вообще нахожусь, и что дальше делать.

Лиргана оттащила меня немного на север, так что я не покинул той «промзоны», через которую мы шли, но зато оказался практически рядом с одним из входов в старую канализацию. При мысли о том, что придется снова заглянуть туда, у меня по спине побежали ледяные мурашки.

Но что еще делать?

Очередь прошла выше, но по мне стреляли слуги Трех Сил… в ответ раздалось «та-так-так», которое издавало оружие тиззгха… попасть в лапы к одним — верная смерть, попасться другим — жестокие пытки… Те, что внизу, хотя бы лично против меня не настроены… хотя кто его знает?

Я буквально перескочил через забор высотой метра в полтора, заметался среди циклопических механизмов, покрытых ржавчиной и грязью, забытых много десятилетий назад. На несколько мгновений исчез с глаз преследователей, и теперь я должен отыскать тот спасительный люк.

Он спрятался под лапами у металлического мастодонта, печально опустившего к земле кабину-голову. Я прополз под нее, ощупал запирающий механизм и трясущимися руками принялся доставать инструменты.

Стрельбы больше не было, но кто-то двигался, ходил совсем рядом, или мне казалось.

— Есть… — прошептал я, когда внутри люка наконец клацнуло и тяжеленная крышка приподнялась.

Котик без всяких приказов запрыгнул в распахнутый рюкзак, я прихватил его и полез вниз. Зацепился одной рукой за зашатавшуюся скобу, другой прихватил и закрыл люк, да еще и повис на нем, чтобы он уж точно заперся.

По другую его сторону, сверху, очень близко прозвучало отчетливое «фссст», тут же сменившееся криками и стрельбой.

* * *

Этот тоннель оказался совсем не похож на те, которые я видел раньше.

Когда я спрыгнул на пол, то почудилось, что вдали, в темноте, кто-то вздохнул, и по серым ребристым стенам пробежала рябь. Котик недовольно зашипел в рюкзаке и принялся выбираться, а я невольно схватился за автомат.

Неужели и тут есть черные люди? И надо сообразить, куда идти…

— Хрр? — Котик моргнул, золотые искры зрачков его на мгновение погасли, и тут же я услышал шаги, легкие, детские.

— Папа? — произнес голос Сашки совсем рядом.

Я повернулся, и увидел дочь.

Она стояла, опираясь о стену, и выглядела бледной и измученной, любимое синее платье, которое подарили на день рождения, было измятым и грязным — наверняка играла и угваздала. Сашка смотрела с обычной лукавой улыбкой, и меня тянуло к ней так, как тянет кусочек железа к магниту.

Но я осознавал — что-то не в порядке.

— Папа? — повторила она, и голос прозвучал нетерпеливо, раздраженно. — Мне больно. Больно…

Что же не так?

В ушах звенело, точно вились вокруг головы назойливые комары, что-то не так было со зрением. Я не видел, где нахожусь — вроде бы это не наша квартира, точно, но где мы, на улице или у моей мамы, или вовсе в садике, куда я пришел ее забирать после работы, но почему стены такие странные, и где остальные дети?

— Принцесса? — я попытался оглядеться, но шея не послушалась, ее словно зажали в горячих тисках.

— Папа, мне больно! — повторила Сашка.

Я шагнул к ней, и она скачком отодвинулась, осталась точно на том же расстоянии, что и секунду назад. Я сглотнул, пытаясь сдвинуть застрявший в горле комок, с удивлением посмотрел на автомат в собственных руках — что это странный предмет, зачем я таскаю его с собой, когда иду на встречу с дочерью?

— Папа, мне больно! — прозвучало в третий раз.

— Где болит? — спросил я, и тут понял, в чем дело.

Я уже видел Сашку такой, в этом самом платье, когда она гуляла во дворе и разбила колено. И я тогда слышал эту фразу, эти же самые интонации, режущие душу родителя надежнее любого ножа.

А кто-то взял их из моей головы и пустил, так сказать, на перемотку.