Карьера мятежника

Ноги у меня ослабели так, что я просто каким-то чудом не осел на пол, сердце вроде бы остановилось совсем. Но я ухитрился броситься к ней, и обнял, ощущая родной, такой родной запах, принялся гладить по шелковистым волосам и бормотать какую-то ерунду.

Юля шмыгнула носом и вдруг заплакала, теплые капли потекли у меня по виску.

— Все будет хорошо, я пришел за тобой, никто вас не обидит, я вам обещаю, — сердце мое разрывалось от счастья, любви и нежности, и всех слов мира не хватило бы, чтобы выразить эти чувства.

— Да, — сказала Юля, и оттолкнула меня. — Дай на тебя посмотреть. Грязный весь… Небритый. Ужас.

— Мама… — произнес Сашкин голос у меня за спиной. — Папа? Это ты?

— Я, — и я повернулся к дочери.

Выглядела она куда хуже, чем когда мы виделись в последний раз, под глазами темные круги, сама бледная и похудевшая.

— Папа! — повторила Сашка, и я бросился уже к ней, обхватил и прижал к себе.

Она шмыгнула носом и уперлась носом в мою щеку, наверняка уколовшись о щетину. Наверняка так бы мы и просидели в обнимку не один час, но тут я вспомнил, что кое-что принес.

— Настало время процедур, — я отстранился от дочери, принялся стаскивать рюкзак. — Юля, ты умеешь пользоваться Обручем?

— Да там все просто, — жена моя откинула одеяло, и оказалась в незнакомой пижаме цвета лежалого снега. — Надеваешь на голову, и он работает… Ну по крайней мере должен.

Сияющий Обруч явился на свет, качнулись вуали-паутинки, отразили лучи утреннего солнца драгоценные камни.

— Ух ты, какая красивая корона! — воскликнула Сашка. — Это мне?

— Только поносить, — строго сказал я.

И аккуратно надел золотую ленту ей на голову так, что одна вуаль оказалась на лбу, другая на затылке. Обруч тут же сжался, обхватил ее голову, и засветился мягким, успокаивающим зеленым огнем.

Сашка замерла, глаза ее округлились.

Я сжал кулаки, Юля ухватила меня за предплечье, и мы застыли, точно три статуи, созданные совсем не древнегреческим скульптором. Мне показалось, что я слышу очень тонкое, еле различимое жужжание, а затем волны света побежали по телу дочери, сверху вниз, точно омывая ее.

— Ой, щекотно… — сказала Сашка. — И хорошо.

А потом и вовсе засмеялась, так заливисто, как не смеялась с того дня, как у нее появилась болезнь. В тот же миг зеленый свет потух, Обруч с мягким щелчком ослабел, и я дрожащей рукой забрал его.

— Ну что, пошли отсюда? — сказал я.

* * *

Когда мы поднялись в караульную, я закрыл Сашке глаза рукой, и специально взял ее для этого на руки. Она захихикала, решила, что это игра такая, и принялась вертеться и отдирать мою ладонь.

— Ничего себе, там снаружи, — сказал вдруг Макс, стоявший у окна. — Сам Табгун!

— Забери ее, — я передал дочь Юле, а сам бросился к земляку.

И точно, мимо преспокойно шагал будущий Гегемон, в обычном роскошном мундире, длинный, словно каланча, и сопровождали его всего лишь четверо телохранителей.

— Давай, быстро! — скомандовал я.

Если оставить эту гниду в живых, так он нас отыщет где угодно, чтобы отомстить.

Я вылетел на улицу первым, за мной с тяжелым топотом ломанулись остальные. Телохранители повернулись в нашу сторону, сдвинулись, закрывая принца, и даже начали поднимать автоматы.

Двое тут же упали, нашпигованные пулями, третий успел выстрелить, и только после этого свалился, четвертый рванулся бежать, но это ему не помогло.

— Хм? — сказал Табгун, вскидывая руку, и я понял, что не могу двигаться.

Я вроде бы перебирал ногами, бежал куда-то, но почему-то оставался на месте. Колышущийся вокруг туман то густел, так что я оказывался в сплошной белой дымке, то становился прозрачным, и тогда я мог видеть принца, который рассматривал меня без страха, с отстраненным любопытством.

— Сильным сила, нечего сказать, — проговорил он наконец. — Вот ты куда забрался? Ничего… себе… И ведь мог бы даже выжить, если бы… не повернул оружие против меня. Просто бы скажем убежал. Нет, потом я бы тебя все равно убил, но хотя бы не сегодня.

«Стреляйте в него! Стреляйте!» — хотелось закричать мне, но мускулы горла мне тоже не повиновались, я едва мог дышать.

Краем глаза видел, как раскачивается на месте Дю-Жхе, как ходит туда-сюда автомат в его руках, как искажено покрытое татуировкой лицо. Ферини явно пытался сбросить наваждение, но сил у него не хватало, он проигрывал в этой битве так же, как и я.

— Я ждал, что ты явишься, — продолжил Табгун. — Но думал, что тебя поймают раньше. Все… кто тебе помогал, будут наказаны, их казнят по древнему обычаю Кайтера, как слуг, предавших господина… в первый день отрежут пальцы ног, во второй рук, потом ступни и ладони, и так далее… Жену твою я хотел просто убить, но теперь я с ней позабавлюсь. Красавица… всегда была такой, и я всегда хотел ее… что за глупый запрет не спать с родственницами? Ну вот теперь я его отменю… для себя… ты рад этому, Егор?

Его алые глаза впились в мои, и вместо ярости, что должна была прийти после таких слов, я испытал лишь глухое отчаяние.

— Прдлоб, — выдавил Дю-Жхе и упал вперед, перекатился на бок.

— Не надо бороться, я сильнее вас всех, — сказал Табгун. — Мой разум сильнее.