Карьера подпольщика (Повесть из революционного прошлого)

Затем промывка шерсти на берегу реки на специальном помосте. Работа тоже тяжелая, которую выполняли пожилые женщины. Сюда шерсть поступала с чанов и кадок, а отсюда шла для просушки. Затем начиналась очистка сухой шерсти от репейника и мусора, не разъедавшегося щелоками. Сортировка. Все это делали уже девушки. Самой привилегированной работой считалась выборка репейника с цельных овчин шерсти, с так-называемых руно. Эта работа оплачивалась лучше всякой другой; ее производило десятка полтора стоявших в два ряда друг против друга по деревянному сараю девушек.

Администрацию фабрики составлял управляющий, его помощник и два приказчика. Они были владыками тех двух сотен работниц, которые заняты были в предприятии. Все они были молодыми недоучками, ограниченно-самодовольными бабниками, не исключая и женатого управляющего, жившего с семьей тут же при мойке.

И население Кавалерки, и детвора, работавшая на мойке, сплетничала о том, что все пятнадцать девушек, стоявших на чистке овчинных руно, были по очереди любовницами приказчиков и управляющего. Эти пятнадцать были, отобранные из среды остальных поденщиц, соблазненные легкой работой и недурным относительно заработком. За то мужская часть Кавалерки не выносила администрацию мойки; и ни приказчики, ни управляющий на Кавалерку никогда не рисковали показываться, чтобы не подвергнуться нападению здешней мстительной ревнивой молодежи.

Мотька в первый же день работы удостоился оплеухи от красивой большеглазой рунщицы, Лизы Суржиной, когда задел ее, пробегая через сарай.

Он несся с «подушкой» шерсти на спине. Так назывался тючек из нескольких овчин, в которые было завернуто фунтов двадцать шерсти. Впереди и сзади Мотьки бежала гуськом с такими же тючками вереница кавалерских, гниловских и темерницких ребят и девочек. Бежали они между двумя рядами рунщиц.

Лиза Суржина тряхнула руном под ноги Федьке Штукатурщикову, бежавшему впереди Мотьки, и тот растянулся с своей ношей. Споткнувшись об него, шлепнулся и Мотька.

В то время, как другие ребята со смехом побежали мимо, а Федька озабоченно подбирал рассыпавшуюся шерсть, стараясь сделать это быстрее — чтоб не заметил приказчик, Мотька азартно уставился на ехидную Лизку и, не разгибая спины от тючка, над которым стоял, бросил ей:

— Лучше управляющего брыкни, когда поедете кататься где-нибудь. Азовская шлюпочка!

Это было кавалерское прозвище Лизы Суржиной.

— Ах ты, мерзавец!

Мотька схватился за тючек, но вспыхнувшая рунщица настигла его и начала дубасить.

Мотька, нагруженный «подушкой», не мог даже сопротивляться, и Лизка колотила его под общий хохот девиц рунщиц, пока ему, наконец, не удалось ускользнуть.

Мотька решил отомстить высокомерной красавице в ближайшее же время.

Случай скоро представился. Однажды, балуясь во дворе во время обеденного перерыва, Мотька увидел как Суржина прокрадывалась в дом управляющего с заднего крыльца. На пороге ее уже ждал управляющий.

Тут же Мотька увидел в садике и жену управляющего, беспечно наслаждавшуюся на вольном воздухе кофеем, в то время, как нянька играла возле с детьми. Очевидно, управляющий устраивал свидание на глазах у своей жены.

В одну секунду Мотька оценил положение. Он бросил вырезывать на деревянном столбе свое имя, чем занимался до сих пор и вскочил на ноги.

— Вор, вор, полез в окно! — закричал он, привлекая внимание и баловавшихся в разных местах ребятишек, и жены управляющего.

— Вор, госпожа управляющая! Босяк какой-то полез к вам сзади дома в окно.

Женщина всполошилась. Ребята бросились за Мотькой, направляясь к дверям домика-особняка. Жена управляющего обогнала его и опережая всех ринулась к двери.

Управляющий, услышав шум, открыл двери комнаты, впопыхах выталкивая оттуда красивую рунщицу и вдруг наткнулся на жену и испуганных ребят.

Жена, чахоточная дама, застигнув вместо босяка взъерошенную девицу и растерянного мужа, только на одну секунду остолбенела, а затем в истерике бросилась на Лизку. Мотька же с искусственным удивлением развел руками и шлепнул себя по швам.

— А я думал — вор!

Началась катавасия, через полчаса ставшая известной всей мойке. А когда она улеглась, рассвирепевший управляющий прежде всего вспомнил о Мотьке и распорядился не подпускать больше зловредного мальчишку и близко к работе.

С тех пор Мотьке на мойку и носа совать нельзя было. А между тем теперь, именно, когда стал вопрос о крушении Мотькиных надежд на учение, ему нужно было поработать хоть пару недель для того, чтобы поднялось настроение у отца и чтоб завелся в семье рубль-другой на учебники.

Он поэтому отчаянно завидовал Нюре, которая шла туда работать. Нужно было и ему что-нибудь делать, чтобы отец начал с ним считаться. Но что именно?

Этим на другой день после безотрадной новости и была занята голова Мотьки.

Продолжая дуться и, не сев с матерью запить мутным чаем утреннюю кормежку — воблу с хлебом, Мотька взял в карман список учебников, который учитель дал отцу, и вышел со двора.