Карьера подпольщика (Повесть из революционного прошлого)

Раза три ему пришлось остановиться, чтобы отдохнуть и набраться новых сил, пока он дотащился до рынка.

Но вот он добрался до заваленных горами железного старья миниатюрных лавченок.

Что это за странные коммерческие предприятия были эти лавки для тех, кто их ни разу не видел! Сами лавки состояли из каких-то деревянных будочек. Но перед этими будочками и на этих будочках и за этими будочками пирамида на пирамиде лежало, валялось, торчало столько железного хлама, что казалось будто никакая в мире сортировка не могла бы привести этот хлам в порядок. Тут были и железнодорожные рельсы, и, откуда-то взявшийся, пушечный снаряд, и десятки кузнечных клещей, и какие-то допотопные инструменты, и корабельные цепи, и воровские отмычки, и поломанные трубы, торчали даже остовы двигателей. Если ко всему этому прибавить еще, что будочки, растянувшиеся на два квартала, так слились одна с другой, что очутившийся возле них Мотька не мог даже разобрать, где начинается хлам одного лавочника и кончается склад другого, то картина этих рядов, поставщиком которых сделался Мотька, станет ясной.

Увидев в раме дверей, увешанных гирляндами ключей, старыми косами и самоварными остатками, одного лавочника, Мотька остановился.

— Старое железо вы... и... и.. принимаете?

Мотька только теперь потерял уверенность в том, что ему легко удастся сбыть железо. А вдруг не возьмет лавочник? А вдруг никаких таких покупок никто никогда и не делал, а просто он Мотька, что-нибудь перепутал из рассказов мальчишек?

Лавочник, ростовщического вида еврей, искоса взглянул на Мотьку и поведя напильником по ножу, который он усердно полировал, превращая его из старого в новый, кивнул головой.

— Давай сюда, посмотрим! Давай сюда!

Мотька воспрянул духом и живо очутился возле лавочника.

— Высыпай!

Мотька вывернул содержимое своего мешка на каменную мостовую возле десятичных весов, стоявших у порога будочки. Лавочник скептически оглянул железо, как-будто жалея о том, что Мотька хорошие когда-то вещи превратил в такую перержавевшую дрянь и, собрав ржавые остатки железных предметов на весы, поставил гири.

— Полтора пуда! — сказал он, вынимая из кармана кошелек.

— Почем же пуд? — отважился Мотька узнать цену своих трудов.

— Сорок копеек, — ответил лавочник.

«Ух ты, богатство какое! Выходит шесть гривен. Это почище мойки, это выгодней чистки котлов. Ну и открыл же Мотька клад! »

Сам себе не веря, Мотька дождался пока лавочник отсчитал ему мелочь. Предприимчивый сын стрелочницы, ничего неведавшей о том, где пребывает ее проходимец, получил три двугривенных и, прикинув в уме доход, сообразил, что если его дела и завтра так пойдут, то через несколько дней у него будут не только учебники, а заведется и ранец, да еще матери и мяса можно будет купить на его доходы.

Ура! По этому поводу можно было и покутить.

Мотька купил на пятак сальников и мороженого, сходил домой, чтобы оповестить мать о заработке, успел еще раз прийти в город, купить первые книжки по своему списку, и с нетерпением стал ждать следующего дня, чтобы продолжать свой промысел.

С этого времени Мотька обеспечил себе учение. Он ни в ком больше, как ему казалось, не нуждался, чтобы выйти лучшим грамотеем во всей Кавалерке. Во всяком случае, удивленный его предприимчивостью отец не только уже не отклонял мысли о школе, а наоборот, выпросив у начальника станции досок и красок, пообещал одному из учителей сделать лодку для катания и заручился его согласием заниматься по часу в день с сыном, чтобы подготовить мальчугана прямо во второй класс.

III. ШКОЛА И УЛИЦА.

Когда Мотька начал ходить в училище, он оказался сидящим за одними партами не только с двумя-тремя мальчиками, проживавшими, как и он, в славящейся бедностью Кавалерке, но тут же были и дети более обеспеченных горожан и жителей окрестного населения.

Тут учился дуропляс, сынишка атамана Гниловской станицы, расположенной по берегу Дона почти в непосредственной близости от Кавалерки — Ванька Гапонов.

Было несколько казачат — сыновей урядников с более отдаленных станиц, которых родители устроили на пансионное довольствие у своих родственников в Гниловской станице или в городе. Учился тут же кавалерский закадыка Мотьки — Толька Сабинин. Кавалерская артель, обособившаяся под руководством Мотьки, включала, кроме того, сына станционного сторожа Петьку-музыканта, прозванного так за свою знаменитую игру на гармонии, которой он увеселял все кавалерские пирушки.

Вся эта артель детей бедноты, внедрившись в школу, не только не падала духом среди своих, более уверенных в прочности своего положения сверстников, а наоборот налево и направо откалывала дерзости, воевала с детьми коренных горожан, глумилась над черноземной степной неотесанностью и наивностью казачат и училась так легко, как-будто учеба для этой компании, частью исхудалых, частью жульнически-продувных голодранческих физиономий, была не менее аппетитным кушаньем, чем порции тех сластей, которые они выманивали у более сытых своих товарищей.