Поп, сладко протянув слова, остановился, выразительно подчеркнув поднятием пальца значение фразы и вопросительно взглянул на парты, как бы наслаждаясь эффектом выразительности своего чтения.
В это время сзади его. вдруг ожил, стоявший недвижимым до того, человеческий костяк.
Как-будто отвечая на вопрос черного тощего человека, поднявшегося перед столом, скелет вдруг поднял руку кверху.
Похоже было будто скелет отдал попу честь.
Кое-кто из мальчишек вдруг взвизгнул, пытаясь задушить смех.
Рука скелета опустилась.
Поп втянул в себя воздух, осмотрел учеников, оглянулся назад, но ничего не заметив, стал продолжать:
— Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут. Блаженны чистые сердцем, ибо они бога узрят. —Ясно, что это значит?
Скелет вдруг снова в ответ поднял руку к оскаленным челюстям.
— Гы-гы-гы! —Вырвалось у ученников, которые схватились за животы.
— Не можем! Ой, нельзя же так!
Это действовал Сабиненок, то натягивая, то опуская под партой нитку. Мотька с невозмутимым видом, выпучив глаза, стоял перед священником.
Поп побагровел, снова оглянулся и решил изменить тактику, не подавая ученикам вида, что насторожился.
— Читай дальше, —дал он Мотьке евангелие.
Мотька, подражая священнику, полуобернулся к партам и, выразительно передразнивая подчеркивание фраз, выговорил:
— Вы соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделать ее соленою? Она уже ни к чему не годна!
И, подняв палец, остановился с вопросительным взглядом на учеников.
В ту же секунду новое движение руки скелета вызвало новый взрыв хохота. Поп, уже поняв, что малыши над ним издеваются, быстро обернулся. На этот раз он увидел нитку, которая шла из-под парты, где сидел Гапонов. Он вскочил, чтобы схватить ее и вдруг шарахнулся. Скелет двинулся с места, стремясь прямо на него. Скелет будто погнался за ним.
Поп взвизгнул, охваченный минутным страхом, которого не мог сдержать. Пробежал на мгновенье мороз по коже и у большинства, не посвященных в затею Мотьки детишек. Но вдруг все сразу увидели, что скелет был на колесиках.
Ученики снова прыснули. Поп растерянно остановился и посмотрел на Ваньку Гапонова. Он считал, что это проделал казаченок, но тот имел влиятельного отца. А раз это так, то к этому можно было отнестись, как к шутке. И священник, вытирая на лбу холодный пот, сел для того, чтобы кое-как кончить урок.
— На тебя, Золотоголовый, я пожалуюсь папаше, —заявил он ничего неведавшему рыжему Ваньке.
Когда урок кончился, разобиженный поп действительно отправился в Гниловскую станицу.
Кавалерские сорванцы вволю посмеялись, узнав об этом.
Мотьке, между тем, не во всем везло после того, как он попал в школу.
Начав ученье, он решил завести более близкое знакомство с юной, счастливой обитательницей особняка в городе.
Разыскать памятный ему по редкому происшествию двор и проторчать возле него полдня, по временам заглядывая через решетку сада, не составляло для Мотьки никакого труда. Но ничего из этого предприятия не вышло сначала.
В самом барском доме долгое время не видно было никаких признаков жизни. В саду — по одну сторону дома — с несколькими аллеями, беседкой и фонтаном — то же самое. Из двухэтажного флигеля, стоявшего рядом с конюшней, должно быть, и сараем, показался однажды сторож, а другой раз вышла и возвратилась с бутылкой, купив где-нибудь поблизости масла, пожилая еврейка.
Никакого намека на пребывание здесь кружевной, нарушившей Мотькин покой, девочки, не было.
Мотька сделал первый свой визит сюда в такое время, когда дворники только что кончили подметать улицы и простоял почти до полудня, но без результата. Он, однако, не упал духом. Раза два в неделю стал он систематически дежурить возле притягательного дома, отрываясь для этого от своего промысла — розысков и продажи железного лома. Во время этих дежурств он замечал — то выезд на рысаках папаши девочки, то приезд его, вместе с дамой, то выход той же дамы, то возвращение из школы каких-то учениц, обитающих, очевидно, во флигеле; раз показалась гувернантка, пройдя с бутылками в какое-то помещение в саду, за домом. Там, как узнал потом Мотька, был ледник.
Наконец, долготерпение Мотьки увенчалось полным успехом. Потеряв почти уже надежду увидеть девочку живой, он в одно воскресенье приблизился к решетке и застыл от неожиданности, увидев ее с гувернанткой вблизи группы школьниц и пары мальчиков, игравших с увлечением в мяч.
Ворота были раскрыты и дети возились у самых ворот. Мотька быстро пришел в себя и вошел во двор.
Девочка тоже увидела покушавшегося на цветок бродяжку и тоже вспыхнула.
Рива! —позвала она одну из игравших девочек.
Школьница, евреечка в коротенькой юбочке и блузке с галстухом, побежала с мячем в руках к ней и, полминуты пошептавшись, обернулась к Мотьке.
— Иди играть с нами, замазур!
Вслед за этим мяч из ее рук полетел к Мотьке. Мотька быстро переменил позицию и, подхватив мяч, бросил его другой евреечке в матросской рубашке, а сам шагнул к двум мальчуганам, видя, что с ними надо знакомиться, и остановился возле них.