Карьера подпольщика (Повесть из революционного прошлого)

Но все они всегда действовали сообща, подчиняясь авторитету своего верховода, который вошел скоро во вкус заправского атамана настолько, что даже начал всегда носить с собой за пазухой знак бандитской неустрашимости, большой азиатский нож, которым до того его мать резала рыбу в заводе.

Однажды Мотьку оставил без обеда отец Глеб, ненавидимый учениками священник Троицкой церкви, преподававший в школе закон божий.

Мотька, уже наметивший было себе шикарную программу дня на послеурочное время, должен был остаться в училище и, проклиная все на свете, отдежурить несколько часов в классном помещении.

— Что тебе нужно? —спросил Мотьку костистый хулиганченок Толька Сабинин перед тем, как уйти из училища. — Есть хочешь?

Мотька уныло оглянул классное помещение. Это было помещение училища с инвентарем, собранным путем случайных пожертвований. Вероятно поэтому здесь стоял не только столик для преподавателя, большой глобус на тумбочке, пестрели карты на стенах и стояла школьная доска рядом со столиком, но тут же, немного поодаль от столика, стоял на деревянном основании хорошо собранный человеческий скелет.

Как только взгляд Мотьки остановился на этом скелете, все нутро мальчишки вдруг передернулось от скрытого смеха. Он быстро обернулся к Сабинину.

— Вот что, Толька: у тебя брат мастерит, а мне очень— очень нужно принести суровых ниток побольше, маленьких колес четыре штуки с какой-нибудь старой кровати, и четыре небольших винта. Принеси-ка, пожалуйста, это мне, брось в окно. Мы нашему батюшке отколем одну штуку.

— А есть не хочешь?

— Не хочу.

— Все, что надо принесу, — кивнул головой Сабинин.

И действительно, не прошло часа после роспуска учеников, как Мотька через открытое окно увидел приближавшегося к училищу товарища со свертком в руке.

Оглянувшись вокруг, Сабинин кинул в окно принесенный им комок и пошел мимо школы.

А Мотька взялся за свою штуку. Он вынул гвоздь в стене и начал ковырять дырочки в том досчатом основании, на котором стоял скелет, перегнув все сооружение на столик. Потом он привернул винтами к этому основанию колеса. Провел между ключевыми и локтевыми суставами скелета нитки. Испробовав, наконец, действие всех своих махинаций и, убедившись, что все выходит именно так, как он расчитывал, Мотька успокоился, снял нитки и до времени спрятал их в одной из парт. Когда сторож пришел сказать узнику, что ему пора итти, Мотька сидел на скамье с таким невинным видом, как - будто потерял представление о времени.

На другой день он посвятил в секрет своего намерения Тольку, Володьку и остальных кавалерцев.

Для выполнения его плана нужно было только дождаться урока священника.

Посвященные в заговор ребята ждали своего законоучителя с нетерпением.

Наконец он пришел в положенный час. Это был сорокапятилетний тощий, чернобородый мужчина, всем своим видом и злой подвижностью производивший впечатление живого Кащея, проглотившего хорошую порцию французского скипидара. Кавалерские ученики тем более не любили попа Глеба, что, наделяя детишек кличками, вместо того, чтобы вызывать их по именам, он давал самые обидные прозвища детям кавалерской бедноты и более лестные — детям тех родителей, подачками которых он существовал в бедном кавалерском приходе.

— Сапатый! —звал он Володьку регентова. —Малахольный! —обращался к Сабинину, смотревшему на него злыми глазами. —Дохлый! —аттестовал он Петьку-музыканта.

В то же время глупый хвастун, Ванька Гапонов, носил лестный эпитет Золотоголового, хотя всякого другого священник назвал бы рыжим за ту червонную шевелюру, которая украшала голову атаманского наследника; сын кабатчика Жолобова назывался Синеглазым.

Поп начал урок.

Положив войлочную шляпу, сев непринужденно на стол и заглянув в классный журнал, он обозрел первую парту.

На ней рядом сидели Мотька и Гапонов, сзади которого находился один из главных заговорщиков сегоднешнего дня, Толька Сабиненок.

— Сороконожка! —позвал ехидно усмехаясь и глядя на Мотьку священник. Мотька вспыхнул, покраснел, видя, что новый злой эпитет относится к нему и сделал вид, что ищет книгу в парте.

Школьники с десятка скамей, следя за направлением взгляда своего педагога, остановились глазами на Мотьке.

— Ученик Матвей Юсаков, я говорю тебе, —это ты, изо всего училища, самое зловредное насекомое, которое не выполняет ни одной заповеди господней. Иди сюда!

Мотька, переглянувшись с Сабиненком, вышел из-за парты и остановился возле столика.

— Читай нагорную проповедь! —подал поп евангелие. —Да не барабань, как прачка вальком по белью, церковное чтение, а по-славянски читай, с ударностью и сладкозвучием.

Мотька остановился на указанном месте и деревянным голосом, без знаков препинания, выговорил пяток фраз первого обращения проповеди.

— Стой, перестань! Читай так, как я прошлый урок тебе велел читать. Произнося господни слова, остановись, подумай и дай другим подумать. —Слушай:

— Блажены кроткие, ибо они наследуют землю! Бла-жены алчущие и жаждущие правды, ибо они насытяся. — Понял?