Карьеристки

— Пожалуйста, — заплакала Ровена, — ну, пожалуйста.

— Держи себя в рукax, — велел Майкл. — Я не разрешаю кончать. А потом я взял бы тебя руками за затылок и посреди этого дела остановился и спросил, как он тебе нравится.

Ровена дышала неровно и напряженно.

— Ты будешь делать это, как только я попрошу, — сказал он грубо.

— Да, — выдохнула она.

— Я могу взять тебя, когда мне заблагорассудится.

— Да.

— Ну а теперь можешь кончить, — приказал Майкл.

Она вскрикнула, тело ее выгнулось и затряслось…

В голосе Майкла слышалась улыбка.

— Молодец, — сказал он. — А теперь мне надо идти.

— До свидания, — прошептала Ровена, положив трубку, и подумала: никогда она еще не падала так низко в своих собственных глазах. Она все еще тянулась к нему. Боже мой, как она хотела его.

«Я испорченная, — подумала Ровена. — Я привыкла к Майклу Кребсу».

Она вышла во внутренний дворик, мокрая и сверкающая после душа, завернувшись в большой белый махровый халат. В руках была кружка очень вкусного кофе, от него шел пар, теплый запах цветов ударил в нос, пели птицы. Она уселась в зеленое плетеное кресло, вдохнула влажный воздух.

— Черт бы побрал, — заметила она скворцу, — я же могу ко всему этому привыкнуть.

Работать, работать и работать. Что ты себе позволяешь? Ты должна сидеть и работать над бумагами для третьей по величине в мире студии. Все компании звукозаписи их уровня имели дело со студиями меньшей значимости. И если ей удастся, это может передвинуть «Мьюзика» на две ступеньки вверх. И твое собственное положение… Ты в конце концов хочешь стать президентом или нет? А ты что думаешь — Ахмет Эртеган сидел бы вот так и распивал кофе? Оторви наконец свою задницу, женщина!

Ровена вздохнула. «Немедленно!» — добавила она.

Осушив кружку, она нехотя пошла изучать диаграммы кассовых сборов.

Собираясь на ленч, Ровена просто извелась. Она переодевалась четыре раза. Пока наконец не остановилась на мокасинах, черных джинсах от Кельвина Кляйна, чисто американской майке и очень дорогих солнечных очках. Ей хотелось выглядеть этакой калифорнийкой и произвести впечатление — она слишком важная особа, чтобы беспокоиться об одежде. «К черту! Я очень важный человек! — твердила она. — Я Ровена Гордон! Я директор «Лютер рекордс» и самый лучший работник нью-йоркского музыкального бизнеса!»

А он просто глава студии. Вот и все. Так ведь?

Лимузин полз по Лос-Анджелесу. Ровена смотрела в окна с наружным зеркальным покрытием и замечала на пути как вехи — бульвар Сансет, Рейнбоу, Рокси, «Джеффин рекордс». Этот город создан для водителей. Она вышла из машины у «Айви», холеная и уверенная, пытаясь и чувствовать себя такой.

Расслабься! Это легкая беседа. Практически завершенная сделка.

— Ровена Гордон к Джону Меткалфу, — заявила она метрдотелю.

— Конечно, мадам, сюда, — весело сказал он и повел ее через забитый людьми ресторан к лучшему и наиболее уединенному столику в зале.

Пятнадцать — ноль в пользу Меткалфа, подумала Ровена, использовав тот же способ подсчета очков, как и с Топаз Росси. Он изучал карту вин, когда она подошла, безупречно одетый в костюм от Хьюго Босса, на рукавах рубашки — огромные золотые запонки. Она одернула майку и почувствовала себя идиоткой. Тридцать — ноль.

— Мистер Меткалф? — сказала она, протягивая руку. — Я Ровена Гордон.

Она была потрясена, но старалась не показать этого. Ровена привыкла быть самым молодым игроком в сделках, но он явно не намного старше. Гладкое лицо, крупное, упругое мускулистое тело, густые волосы и начинающая пробиваться седина на висках. Боже, как он хорош, и эти изумительные глаза. Тридцать пять лет, не больше — и такая шишка!

— Рад познакомиться с вами, Ровена. Садитесь, пожалуйста. Меня зовут Джон.

Она хотела ответить, что разрешает называть себя Ровеной, но сдержалась. Это его шоу.

— Пожалуйста, сделайте одолжение, не настаивайте на одной минеральной воде, — попросил он. — «Кир ройял» здесь прекрасный. Я закажу для обоих, чтобы при переговорах ни у кого не было преимущества. Пожалуйста, прошу вас.

Ровена посмотрела на красивого улыбающегося мужчину, театрально закатившего глаза в мольбе.

И что за тип, подумала она, но с внутренним одобрением. Тип мужчины, который мог бы быть своим и в музыкальном бизнесе. Но он из мира кино.

Она решила отбросить заранее приготовленный сценарий.

— Хорошо, вы выиграли, — сказала она. — Ненавижу, когда плачет мужчина.

Двухчасовой ленч превратился в трехчасовой, а трехчасовой перетек в чай и закончился чаепитием из фарфоровых чашек и серебряного чайника, новодела под георгианскую эпоху.