Карфаген должен быть разрушен

– Видишь этот дворец, – показал он на здание, сверху имевшее форму гаммы. – За ним кучка деревьев и круглое озерцо с островком посередине. Это внутренняя искусственная гавань, сооруженная по образцу карфагенской. Вход ее в большую гавань с этой стороны не виден. У островка стоят военные суда. Чтобы их нельзя было сосчитать, на маяк не пускают чужеземцев.

– Но ведь меня пустили! – вставил Полибий.

– Тебя – да. Ведь не каждому Птолемей дарит перстень с портретом своей возлюбленной матушки! Но продолжим осмотр. Как ты думаешь, что это за зеленый квадрат с причудливо рассыпанными домишками? Вон там, за изгибом Нила?

– Наверное, загородные виллы придворных? – предположил Полибий.

– Не угадал. Это царский некрополь. Тот домик, что к нам ближе, мавзолей Александра. Ты же знаешь, что тело его в Египте.

– Конечно! Его похитил первый из Птолемеев, пока спорили о власти остальные полководцы!

Они долго еще стояли на первой площадке, и Полибий жадно расспрашивал о каждом здании, словно бы спеша восполнить то, что не успел прочитать в свитках библиотеки Персея.

Со второй площадки открылась вся Александрия, напоминавшая брошенную на землю плашмя полосатую македонскую хламиду, опоясанную под грудью голубым пояском канала.

Менилл протянул руку влево.

– Александр прибыл сюда, в Ракотиду. Это было жалкое поселение рыбаков и волопасов. Македонец призвал архитекторов. Линии улиц размечали мелом и, как говорят, его не хватило. В ход пошла мука, запасенная для строителей.

– Да, я знаю эту басню, – произнес Полибий.

– Разумеется, это басня, – подхватил Менилл, – но она призвана объяснить, почему Александрия стала кормилицей ойкумены. Три четверти хлеба, производимого на продажу, идет через этот канал, доступный для плоскодонок, и перегружается в порту.

– Смотри! – Полибий показал в сторону моря. – Суда плывут вереницей, как стая диких уточек. Как же должны быть богаты те, кто продает это зерно!

– Скажи лучше – «тот»! – воскликнул Менилл. – Продажей зерна ведает царь, и все доходы достаются ему одному!

– Сколько же у него земли и рабов, чтобы получать столько зерна!

– Почти вся пахотная земля принадлежит у нас царю, – с гордостью ответил Менилл. – А живущие на этой земле испокон веков ее обрабатывают и сдают почти весь урожай, оставляя себе самую малость. Они не рабы, но от этого им не легче.

– Я и не представлял, как богат Птолемей, – заметил Полибий.

– Да разве только в этом его богатство! Царю достаются также и доходы от продажи масла и папируса, да и чистое золото поступает во дворец без всякой торговли. Ведь на юге Египта есть рудники, где рабы и государственные преступники под жгучими ударами плетей и палящими лучами солнца добывают золото для царя. Вот что потеряла Корнелия, отказав Птолемею и даже не захотев взглянуть на то, что он ей предлагает.

– Но дай она согласие, ты никогда бы не увидел меня здесь.

– Почему? – удивился Менилл.

– Видишь ли… Второй такой женщины нет в круге земель. И мое чувство…

– Да ты в нее влюблен! – перебил Менилл.

– Я не знаю, каким это назвать словом, но сознание того, что Корнелия живет в одном городе со мною, сделало мое изгнание не столь тягостным. К тому же, она сама предложила мне писать об ее отце.

– Да. Но почему ты не сделал ей предложение, когда она овдовела?

– Потому, – ответил Полибий сердито, – что я не обладаю таким самомнением, как твой Птолемей. Услышать похвалу из ее уст – большее, на что я могу рассчитывать.

На третьей площадке, отстоящей от земли на двести локтей, было ветрено, и только здесь Полибий понял, почему Менилл посоветовал одеть облегающий тело гиматий и подпоясаться.

– Вот открывается Нил семиустый, – торжественно произнес Менилл, показывая влево.

– Менилл! – внезапно проговорил Полибий. – А ты мне еще не показал знаменитейшую из библиотек!

Кариец всплеснул руками.

– Да вот же она, почти под нами – вон то здание около дворца.

– Подумать только! Сверху коробочка коробочкой, но как вспомнишь о сокровищах, скрывающихся под этой крышей, охватывает дрожь!

Полибий показал на лестницу, и они стали спускаться.

– Все лучшее, созданное человеческим умом! – продолжал Полибий. – В книгах библиотеки Персея, казавшейся мне сначала огромной, я встречал немало имен историков, философов, поэтов, которыми не заинтересовались македонские цари. Искать их в Риме было бесполезно. И я уже тогда подумал, что они будут в библиотеке твоего города.

– Не сомневайся, – вставил Менилл. – Ведь в царской библиотеке 743 тысячи свитков, и среди них, разумеется, и твоя история.

– Как я этим горжусь! – воскликнул Полибий. – Но мой труд – все равно что муравей в сравнении с этим маяком. Сколько мне предстоит еще прочитать и продумать, чтобы стать достойным звания историка. Я уже предвкушаю прохладу залов, наполненных запахом кедра.

– Почему кедра? – удивился Менилл.

– Кедровым маслом пропитывают книги от червеца, который проделывает норы в папирусе и пергамене и превращает их в труху. Впрочем, еще более страшный враг человеческой мысли – война. Видел бы ты, какие страшные следы оставила она на книгах македонских царей!