Карфаген смеется

На рассвете 15 марта 1922 года мы с миссис Моган в машине прибыли в пригород Смирны и там спокойно сели в роскошный синий пульмановский вагон, избежав таким образом нежелательной огласки и скрыв мою связь с Кланкрестом. Мы отправились в Портленд, через Канзас-Сити, Денвер и Солт-Лейк-Сити, проделав почти две тысячи семьсот миль с востока на запад. Безусловно, то была самая продолжительная поездка, которую мне приходилось совершать. Я был взволнован, задумчив и признателен за удобства; я наслаждался свободой железнодорожного путешествия в приятном обществе миссис Моган. Телосложением и внешностью она слегка напоминала баронессу фон Рюкстуль, и одновременно было в ней нечто общее и с миссис Корнелиус. Миссис Моган тоже пела мне эстрадные песенки, но не могла исполнять их живо и энергично, с неповторимым выговором кокни. В клубном вагоне мы присоединились к другим пассажирам и спели «Встреть меня в Сент-Луисе, Луи», «Свет полной луны», «Милую Аделину» и «Алло, Центральная, дайте мне Небеса». Я до сих пор скучаю по уюту и хорошему обществу тех старых американских клубных вагонов, в которых незнакомцы встречались, беседовали и веселились, как в поездах Российской империи. А огромные, огромные 2-6-6-2 локомотивы, верные, неутомимые, могучие, тянули нас вдоль пустынь, прерий, гор и болот, через бесконечные леса и глубокие туннели. Теперь все это исчезло. Я слышал, что некие темные силы национализировали американские пассажирские поезда. Как и в Англии, они стали грязными, невыразительными, ненадежными и совсем не романтичными. Теперь частные лица не могут даже арендовать пульмановские вагоны. Гибли тысячи индейцев и пионеров, трудились миллионы чернорабочих, рисковали многие финансисты – все ради того, чтобы обеспечить движение великой Железной Лошади. Теперь их жертвы оказались бессмысленными. Я часто думаю о том, как пошли бы дела, если бы Россия добилась успеха в колонизации Америки. Сан-Франциско все еще оставался бы Санкт-Петербургом. А вместо этого Санкт-Петербург – злосчастный городишко во Флориде, где еврейские матери семейств едят блины на молоке и селедку и запах пота отравляет сырой воздух. Почему они осушили одно болото и создали вместо него другое? Я все еще мечтаю о том, что Америка станет новой Византией, славянским оплотом нашего православия. Если бы славяне устроили свое государство только на западе и севере континента, со своим царем и своим древним законом, – тогда ни Гитлер, ни Хирохито не осмелились бы начать войну.

Миссис Моган говорила, что рада отойти подальше от борьбы. Она работала на мистера Кларка и его партнеров в рекламном агентстве в Джорджии, когда полковник Симмонс попросил их помочь в спасении гибнущего клана. Теперь орден обрел новые силы, и миссис Моган чувствовала, что могла с удовольствием его оставить и вернуться к более спокойной жизни.

– Проблема в том, что Эдди очень втянулся в это дело. Оно для него важнее еды и питья.

Она сидела в клубном вагоне, скрестив ноги под восхитительным темно-зеленым платьем. Я понимал ее истинно женское желание освободиться от бремени политики, но сочувствовал мистеру Кларку. Женщины редко понимают принципиальные проблемы. По мнению миссис Моган, ее задача состояла в том, чтобы организовать финансовую систему и сбор членских взносов.

– Теперь это становится слишком опасно. Иногда я боюсь, что кое-кто так меня ненавидит, что готов убить.

Она смеялась над своими собственными фантазиями. Я сказал, что она явно переутомилась. Я надеялся, что эта поездка станет чем-то вроде каникул. Она согласилась, но, когда мы подъехали к Орегону, постепенно стала вести себя более деловито.

– Сначала ты станешь килгрэппом королевских всадников в красных одеяниях. Это своего рода ответвление группы рожденных за границей стопроцентных американцев. Вот почему мы сначала едем в Портленд. Их орден очень влиятелен, там нужно выступить. Но настоящим дебютом станет Сиэтл.

Тепло ее тела и аромат ее духов пробуждали во мне похоть. Я думаю, она заметила это, когда мы сидели близко друг к другу в обитом бархатом углу купе, но возмущения не выразила. Однако любовниками мы стали уже после Сиэтла.