Карфаген

Предвыборная борьба была исключительно острой. Был избран только Варрон. Победила плебейская линия, направленная на быстрое и решительное окончание войны. И все же другим консулом, согласно действовавшим в Риме политическим установлениям, должно было избрать патриция. Единственным, кто мог сколько-нибудь успешно вести политическую борьбу с Варроном и заставить его отказаться от своих замыслов, нобилитет в этих условиях считал известного врага плебеев Луция Эмилия Павла. Все те, кто ранее добивался консульства, сняли свои кандидатуры, прямые ставленники Фабиев ретировались, и на ближайшем народном собрании консулом был избран Луций Эмилий Павел, единственный претендент, — не столько в качестве коллеги, сколько в качестве противника Варрона, замечает Ливий [22, 35, 1-4][469].

Результаты выборов в Риме предопределили ход кампании 216 года. Ганнибал мог быть доволен: в римском правительстве не было и не могло возникнуть единства, так как теперь борьба между нобилитетом и плебсом превратилась в борьбу между консулами; у последних не только не было единогласия по вопросу о том, как бороться с Ганнибалом, но они придерживались прямо противоположных политических концепций; римская система управления (консулы либо делили армию на две части, либо командовали ею по очереди) позволяла Ганнибалу надеяться, что Варрон так или иначе проведет свой план в жизнь, и, следовательно, давала ему определенные шансы победить, выйти из того затруднительного положения, в которое он попал.

Как уже говорилось, одним из важнейших результатов стратегии Фабия было то, что Ганнибал фактически лишился военной инициативы и ход событий в значительной степени определялся действиями римского командования. Последнее начало подготовку к новой кампании в обстановке крайней нервозности. По городу снова распространялись слухи о грозных предзнаменованиях, что очень терроризировало население [Ливий, 22, 36, 6-9]. Однако Варрон и Эмилий Павел не смущались этими разговорами. Они намного увеличили численность армии. Мы, правда, не знаем точно, как это произошло. Уже Ливий [22, 36, 1-5] имел различные сведения о мероприятиях консулов. По одним источникам, они мобилизовали дополнительно 10 000 человек; по другим — сверх уже действовавших против Ганнибала 4 легионов, из которых состояла римская армия, они сформировали еще 4, увеличив, кроме того, численность пехотинцев в каждом легионе на 1000 человек (то есть до 5000) и всадников —на 100 (то есть до 300). Более чем вдвое увеличилась и численность союзнической пехоты —до уровня собственно римских легионов, а союзническая кавалерия должна была вдвое (по Полибию, втрое [3, 107, 9-12]) превосходить собственно римскую. Если исходить из второго варианта, который представляется более достоверным, можно сделать вывод, что всего в римском строю находилось 87200 человек. Плутарх [Плут., Фаб., 14] называет другую цифру —92 000. Значение этого факта станет понятно, если учесть, что армия Ганнибала непрерывно уменьшалась, даже когда активные боевые операции не велись (множество солдат гибло во время экспедиций за продовольствием и фуражом), и резервами он не располагал. Кроме того, вновь избранный претор Луций Постумий Альбин был направлен с легионом в Галлию, чтобы отвлечь туда внимание Ганнибала, а галлов, находившихся в его армии, побудить вернуться на родину [Полибий, 3, 106, 6]. Наконец, в Сицилии был увеличен римский флот, и пропретор Тит Отацилий получил полномочия, если он сочтет полезным, высадиться в Африке [Ливий, 22, 37, 13]. Правда, Полибий [3, 106, 7] иначе изображает приготовления римских войск в Сицилии. По его словам, римляне в Сицилии были озабочены тем, чтобы возвратить флот, зимовавший в Лилибее; судя по тому, что известно о дальнейших событиях, Полибий или его источник несколько спутали последовательность того, что происходило.

Между тем положение Ганнибала становилось с каждым днем хуже и хуже. Он по-прежнему стоял у стен Гереония. Продовольствие кончалось; накануне битвы при Каннах у карфагенян был только десятидневный запас. Пополнить его было негде: все, что возможно, пунийские солдаты уже опустошили и разграбили. В лагере Ганнибала происходили волнения. Иберийцы готовились перейти на сторону неприятеля [Ливий, 22, 40, 7-9]. Воины требовали жалованья и роптали сначала на нехватку продовольствия, а потом и просто на голод. Положение сложилось такое, что иногда и самому Ганнибалу приходила в голову мысль бросить пехоту и со всадниками пробиваться в Галлию [Ливий, 22, 43, 2-4].

В этой ситуации Ганнибалу, естественно, было на руку стремление Варрона как можно скорее дать сражение, и он делал все, чтобы укрепить римского военачальника в его намерении.