Карибы

— Я не веду переговоров с индейцами, — заявил Педро Барба. — Я их убиваю.

— Ты будешь вести переговоры с тем, с кем я тебе прикажу, недоумок! — рявкнул карлик. — В конце концов, мы и так уже получили больше, чем рассчитывали, — с этими словами он повернулся к Сьенфуэгосу. — Скажи ему, что если он вернет золото, мы выполним его требования, но если попытается сыграть с нами какую-нибудь шутку, мы перережем всех сопляков до единого.

Канарец кивнул и, сложив руки рупором у рта, передал Папепаку приказ, который остальные понять не могли, чтобы приблизился на несколько метров и был начеку.

Патси Иригоен направился к большой хижине, сбросил в воду бревно, подпирающее дверь, и жестом велел перепуганным детишкам выбираться наружу.

Потом карлик велел Винуэсе, чтобы вошел в воду и медленно поплыл к пироге, но перед тем, как тот успел удалиться от берега, погрозил ему пальцем:

— И не вздумай удрать на пироге! — предупредил лилипут. — Медленно подтолкнешь ее сюда, и при любом подозрительно движении Бабник снесет тебе голову. Ясно?

Тот что-то проворчал себе под нос, но медленно поплыл, а тем временем вереница детишек удалялась в сторону чащи, хотя баск задержал двух старших в качестве последней страховки.

Обмен прошел без особых проблем. В нужный момент Хамелеон бросился в воду, даже не подняв брызг, и исчез под поверхностью, будто настоящий кайман.

Лишь завладев лодкой и подтянув ее к мосткам и убедившись, что она и правда до краев полна золотого песка, карлик неохотно подал знак баску отпустить оставшихся заложников.

В мгновение ока все четверо расположились в лодке, но, едва Сьенфуэгос поднялся с видимым намерением присоединиться к ним, карлик предостерегающе поднял пухлую руку:

— Прости, Гуанче, но ты остаешься, — сказал он.

Сьенфуэгос притворился, что удивлен и напуган.

— Ты же обещал взять меня с собой! — возмутился он.

— Я передумал. Лодка и так перегружена, мы не можем рисковать тем, что разобьемся и потеряем золото.

— Прошу тебя, сделай милость!

— Я никогда не оказываю милостей.

— Но ты же обещал...!

— Ну и что с того? Радуйся уже тому, что ты спас свою шкуру. — И он щелкнул пальцами остальным. — Отплывем до того, как дикари решат напасть.

Те повиновались и начали ритмично грести, лишь Бабник на мгновение обернулся, поднял руку и махнул на прощанье канарцу, выглядящему совершенно подавленным.

— Не кисни! — засмеялся он. — Ты ведь всегда утверждал, что ты бессмертен!

Они поплыли вниз по течению, стараясь держаться посередине реки, чтобы избежать неприятных сюрпризов, которые могли ожидать на берегу. Едва они удалились на триста метров, как под ногами Сьенфуэгоса показалась голова Папепака. Туземец широко улыбнулся.

— Они такие большие, но такие глупые. Напоминают одного человека-кокоса, взобравшегося на дерево, чтобы не стать обедом для кайманов.

— Ты всё приготовил, как я велел? — спросил канарец.

— Всё.

— И что ты использовал?

— Глину и воск.

— Надеюсь, что всё произойдет как надо и в нужный момент.

Нужный момент настал полчаса спустя, когда грузный Патси Иригоен, сидящий в центре лодки, поднял весло после мощного гребка, посмотрел себе под ноги и обеспокоенно произнес:

— Что-то золота стало меньше!

— Да что ты такое говоришь? — встревожился Голиаф.

— Я говорю, что уровень золота опустился.

— Точно, — согласился с ним Бельтран Винуэса. — Я тоже заметил, что оно исчезает.

— Исчезает? — ужаснулся карлик, не веря своим ушам. — Как это исчезает? Боже милосердный! Неужели этот дерьмовый индеец проделал в пироге дыру?!

— Именно так! — убежденно заявил Бабник, бессильно наблюдая, как золотой песок тонкой струйкой вытекает с кормы и плавно погружается в реку. — Так и есть, будь он проклят!

— К берегу! — взвыл карлик, вне себя от ужаса. — К берегу, быстро!

Они принялись отчаянно грести к ближайшему берегу, но дыра, поначалу твердо запечатанная, всего за несколько секунд расширилась, и, когда до твердой земли оставлось каких-то несколько метров, лодка затонула, и испанцам пришлось плыть, со стенаниями и криками о помощи и проклиная туземную свинью, сыгравшую с ними такую грязную шутку.

Бельтрану Винуэсе так и не суждено было достичь берега. Доспехи, оружие и сапоги оказались слишком тяжелыми, чтобы его слабых сил хватило удержаться на плаву, и он камнем пошел ко дну, не успев даже пикнуть.

Бабник потерял аркебузу, карлик Давид — потертый шлем с плюмажем, а баск Иригоен — свою знаменитую флегматичность. Едва оказавшись на берегу, он стал рыдать и колотиться головой о дерево, словно это могло облегчить душевную боль.

Спустя час они втроем сидели на песке, уныло глядя на реку и подступающий к ней лес, пытаясь свыкнуться с фактом, что лишились единственной аркебузы, лодки, на которой рассчитывали выбраться из этого Богом забытого места, и своего товарища, делившего с ними все тяготы долгих скитаний.

— И что нам теперь делать?

— Повеситься, мать твою!