Карибы

— Научиться чему?

— Манерам настоящей европейской дамы, ведь ты на сегодня — единственная дама в Изабелле. А еще она хочет услышать голос Короля.

Королем туземцы называли церковный колокол, он не переставал притягивать индейцев, реагирующих на звон так, словно они слышат настоящий голос Бога, дважды в день спускающегося на землю.

От внимания немки не укрылся изумленный взгляд верного Бонифасио, очарованного великолепной фигурой обнаженной принцессы. Немного помедлив, она все же кивнула:

— Пусть чувствует себя как дома, — сказала она. — Мне будет приятно научить ее всему, что в моих силах. Чему она еще хочет научиться?

— Как добиться любви капитана Охеды.

Откровенный и прямой ответ настолько смутил бывшую виконтессу, что, хотя она и прекрасно была осведомлена о простоте и непосредственности местных, но лишь закашлялась от неожиданности.

— Любви капитана Охеды? — переспросила она, решив, что ослышалась. — Того самого Алонсо де Охеды, который обманом заключил ее мужа в тюрьму?

— Того самого.

— Но зачем?

— Потому что я его люблю.

Ингрид Грасс перевела взгляд на Анакоану, по-прежнему возлежащую в палантине, который ее слуги так и не опустили, потому что именно она ответила на последний вопрос.

— Так ты говоришь по-испански! — пораженно воскликнула Ингрид. — Кто тебя научил?

— Домингильо Четыре Рта, — ответила Золотой Цветок глубоким звучным голосом, кивая на толстяка. — Но этого все равно недостаточно, чтобы завоевать Охеду.

Ингрид смотрела на нее, прекрасную женщину, окутанную ореолом тайны, увенчанную цветами и с большим веером из перьев в руках, символом ее ранга, и поняла, что ни Охеде, ни любому другому мужчине не придется ничего говорить, они и сами немедленно влюбятся в эту чудесную женщину. Но пока Ингрид ограничилась лишь тем, что пригласила ее в свой дом, в эти минуты показавшийся ей самым скромным жилищем на свете.

Анакаоне же дом, похоже, понравился с первого взгляда, она уселась на небольшое бревно, которое ее слуги установили в углу главного зала, и внимательно рассматривала всё вокруг, в особенности платья, манеру двигаться и выражаться любезной хозяйки дома.

На ломаном испанском, с помощью потеющего и раболепного Домингильо Четыре Рта, она откровенно объявила, что никогда не любила своего кровожадного мужа Каноабо, за которого ее выдал замуж брат, слабый вождь Беэчио, чтобы избежать вооруженного столкновения. Но стоило ей увидеть возвышающегося на лошади капитана Охеду в позолоченных доспехах и шлеме с плюмажем, она поняла, что ей суждено стать его возлюбленной.

— Он настоящий бог, — уверенно заявила принцесса. — Бог, освободивший меня к тому же от деспотичного и жестокого демона, с которым я всю жизнь мучилась.

Донья Мариана Монтенегро, испытавшая такую же боль и счастье, когда безумно влюбилась в человека гораздо ее моложе, да еще и не владеющего ее языком, в того, с кем ее так многое разделяло, лучше чем кто-либо могла понять эту нежную и любящую женщину, потерявшую голову из-за блистательного фехтовальщика из Куэнки, пусть и небольшого роста. Ингрид сразу же превратилась в ее верную подругу и союзницу, готовую сделать всё возможное, чтобы принцесса добилась желаемого.

Немка также с самого начала поняла, какую пользу для только что созданной колонии принесет союз туземной королевы и самого уважаемого испанского капитана, поскольку огромные различия во взглядах местных жителей и европейцев по-прежнему составляли главное препятствие для сближения двух народов.

До сих пор, не считая окончания той борьбы, что закончилась с пленением Каноабо, отношения между двумя расами так и не определились окончательно. В то время как Колумб и большинство его приспешников утверждали, что гаитяне — всего лишь дикари, годящиеся лишь в качестве рабов, падре Буил, Луис де Торрес, мастер Хуан де ла Коса, Алонсо де Охеда и его поклонники, напротив, считали, что, несмотря на примитивный образ жизни, судьба туземцев Нового Света — превратиться в скором времени в настоящих испанских граждан.

Однако стало очевидно, что пока чаша весов склоняется на сторону адмирала, и страх перед мятежом, который покончит с обитателями Изабеллы, как это случилось с жителями форта Рождества, вылился в презрение к туземцам. Дошло до того, что даже самые невежественные и неграмотные из вновь прибывших рассматривались по сравнения с обычными индейцами как полубоги, туземцы же приняли свое положение низших существ, даже не пытаясь его оспаривать.

Звон колокола, грохот бомбард, ржание лошадей и удивительное пренебрежение к жизни и боли, выказываемое бородатыми чужаками, ошеломило индейцев, а исчезновение Каноабо, единственного вождя, способного сплотить свой народ против захватчиков, превратило их в безропотных существ, убежденных, что они ничего не могут поделать против тех, на чьей стороне стоят боги грома, огня и смерти.