Карл Барт Очерк догматики

Вся жизнь Христа свершается в таком одиночестве и в тени надвигающегося креста, и если то там, то здесь вспыхивает свет воскресения, то это скорее исключение, которое подтверждает правило. Сын человеческий должен идти в Иерусалим, должен быть там осужден, подвергнут бичеванию и распят — с тем чтобы воскреснуть на третий день. И к гибели Его влечет прежде всего именно это господство долженствования.

Что это означает? Не противоположно ли это тому, что можно было бы ожидать при наличии вести о том, что Бог стал человеком? Здесь же претерпевается страдание. Обратите внимание, что именно здесь впервые в символе встречается нам великая проблема зла и страдания. Конечно, нам приходилось уже не раз иметь с этим дело. Однако в буквальном смысле мы здесь в первый раз сталкиваемся с указанием на то, что в отношении между Творцом и творением не все обстоит наилучшим образом, что существует скорее какая-то несправедливость, какое-то разрушение, что тут причиняется боль и претерпевается страдание. Впервые нам говорится о теневой стороне бытия здесь, а не в первом положении, где ведется речь о Боге-Творце. Не при описании творения как неба, так и земли, а здесь, при описании земной жизни ставшего творением Творца предстает зло, здесь становится видимой вдали и смерть.

А если дело обстоит таким образом, то это означает, что в любом случае требуется сдержанность при всяких сколько-нибудь самостоятельных описаниях порока и зла. Когда предпринимались попытки подобного рода, то в меньшей или в большей степени упускалось из виду, что вообще все это выступает на передний план в связи с Иисусом Христом. Он претерпел страдания, Он сделал видимым, как обстоит дело со злом, с бунтом человека против Бога. Что знаем мы о зле и о грехе, что знаем мы о том, что такое страдание и что означает смерть? Здесь мы и узнаем все это. Здесь весь этот мрак предстает в своей реальности и истине. Здесь возносится и наказуется стенание, здесь становится видимым реально, каковы отношения между Богом и человеком. Что все наши стенания, что все то, что человек считает своим знанием о своей глупости и греховности, а также о греховности мира, что все наши рассуждения о страдании и смерти — что все это в сопоставлении с тем, что становится видимым здесь? Он, Он пострадал, тот, кто есть истинный Бог и истинный человек. Всякое самостоятельное, то есть отделенное от Него, рассуждение на все эти темы необходимо является недостаточным и неполным. Всякая речь о данном предмете всегда будет чем-то неподлинным, если не будет исходить из этого центра. Сегодня стало очевидным то обстоятельство, что человек в состоянии перенести самые ужасающие удары судьбы и пройти незадетым через все, как сквозь ливень. Сейчас мы знаем, что ни страдания, ни зло не постигаются нами в их подлинной реальности. Мы можем поэтому постоянно ускользать от знания о своей вине и грехе. Подлинное знание придет лишь тогда, когда мы постигнем, что Он, тот, кто есть истинный Бог и истинный человек, претерпел страдания. Другими словами, требуется вера для того, чтобы увидеть, что такое страдание. Здесь было страдание. Все прочее, что мы знаем как страдание, есть неподлинное страдание в сопоставлении с тем, что произошло здесь. Лишь соотносясь с произошедшим здесь, можно познать, почему в тварном космосе открыто и явно наличествует страдание — это причастность тому страданию, которое претерпел Он. Если мы примем во внимание это «пострадавшего», то будем стремиться исходить из следующего обстоятельства: это был Бог — тот, кто стал человеком в Иисусе Христе, кто должен был претерпеть страдания, причем претерпеть их не из-за их поведения по отношению к Нему. От Вифлеема до момента смерти на кресте окружающий Его людской мир отворачивался от Него, отвергал, преследовал, а в конце обвинил, осудил и распял Его на кресте. Это посягательство человека на Него, на самого Бога. Здесь обнажается бунт человека против Бога. Божий Сын не принимается, а отвергается. С Божьим Сыном люди оказываются в состоянии сделать лишь то, что сделали злые виноградари согласно соответствующей притче: вот идет сын и наследник, давайте убьем его, а его наследие возьмем себе.