Карл Маркс. История жизни

Уже первый выпуск «Будущности» показал, что Маркс и Энгельс были правы, уклонившись от участия в журнале. Вступительная статья Хэхберга была повторением того, с чем они боролись в сороковых годах как с ослабляющими и изнеживающими влияниями в социализме. Таким образом, они оградили себя от неприятных объяснений. Когда один немецкий партийный товарищ спросил их, раздражены ли они прениями на готском конгрессе, Маркс ответил: «Я не сержусь, как говорил Гейне, и Энгельс тем менее. Мы оба в грош не ставим популярность. Так, во времена Интернационала я никогда не пускал в печать какие-либо признания и похвалы, которыми мне постоянно надоедали в различных странах, и никогда не отвечал на них — разве только отругиваясь, когда нужно было». Он к этому еще прибавил: «Но то, что происходило на последнем партийном конгрессе, — и это будет соответственным образом использовано заграничными врагами партии, — научило нас, во всяком случае, относиться с осторожностью к нашим партийным товарищам в Германии». Но это было сказано не всерьез, так как Энгельс по-прежнему спокойно печатал свои статьи против Дюринга в научном приложении к «Форвертсу».

Но по существу Маркс был сильно опечален тем «гнилым духом», который стал замечаться не столько среди масс, сколько у вождей. 19 октября он писал Зорге: «Компромисс с лассалевцеми привел к компромиссу с другими полусторонниками, в Берлине (смотри Мост) с Дюрингом и его „поклонниками“ и, кроме того, с целой бандой незрелых студентов и премудрых докторов. Они хотят придать социализму „более высокую идеальную окраску“, другими словами, заменить материалистическую основу его (которая требует серьезного объективного изучения, чтобы опираться на нее) современной мифологией с ее богинями справедливости, свободы, равенства и братства. Господин Хэхберг, который издает „Будущность“, является представителем этого направления и „вкупился“ в партию. Я допускаю, что он сделал это с „самыми благородными“ намерениями, но мне плевать на всякие „намерения“. Что-либо более жалкое, чем программа „Будущности“ с ее „скромными притязаниями“, не видало свет».

И на самом деле Марксу и Энгельсу пришлось бы отказаться от всего своего прошлого, чтобы примириться с этим «направлением» журнала.

Анархизм и восточная война

На готском конгрессе 1877 г. было также постановлено созвать всемирный социалистический конгресс в сентябре того же года в Генте. Представителем германской партии был избран Либкнехт.

Инициатива созыва этого конгресса принадлежала бельгийцам; они разочаровались в анархических учениях и стремились вновь соединить два направления, которые обособились на гаагском конгрессе. Бакунинцы созывали свои конгрессы в 1873 г. в Женеве, в 1874 г. — в Брюсселе и в 1876 г. — в Берне, но силы их все время уменьшались; это направление распадалось из-за практических требований освободительной борьбы пролетариата, из которых само же раньше возникло.

Уже в самом начале, в женевском споре между «фабрикой» и «грубыми ремеслами», обнаружились истинные источники противоречия интересов. На одной стороне были хорошо оплачиваемые рабочие, имеющие политические права и способные к парламентской борьбе, но склонные к сомнительным соглашениям с буржуазными партиями; на другой стороне — плохо оплачиваемые и лишенные политических прав рабочие круги, которые имели в своих руках лишь голую силу. Речь шла об этих практических противоположностях условий, а не о теоретических различиях, как предполагалось в создавшихся об этом легендах.

Но дело не обстояло так просто и не обстоит так просто и теперь, как это доказывается новым воскрешением анархизма, несмотря на то что его столько раз считали уже окончательно похороненным. Даже не признавая анархизма, не следует его недооценивать. Точно так же, не отрицая необходимости участия в парламентско-политической деятельности, нельзя все же не признать, что при всех реформах, приемлемых сами по себе, она может завести рабочее движение в тупик, где оно лишится своего революционного духа. Не было случайностью то, что Бакунин насчитывал среди своих сторонников ряд людей, которые оказали величайшие услуги пролетарской освободительной борьбе. Либкнехт, конечно, никогда не принадлежал к друзьям Бакунина, но во время базельского конгресса он с не меньшим жаром, чем Бакунин, требовал воздержания от политики. Другие, как, например, Жюль Гэд во Франции, Карло Казиеро в Италии, Цезарь де Пепэ, Павел Аксельрод в России, были во время гаагского конгресса и еще долго после него самыми ревностными бакунистами; если они потом сделались ревностными марксистами, то не потому, как некоторые из них сами утверждали, что выбросили за борт свои прежние убеждения, а только потому, что они примкнули к тому, что у Бакунина было общего с Марксом.

Оба они желали пролетарского массового движения, и спор их касался лишь того пути, по которому должно идти такое движение. Но конгрессы бакунинского Интернационала показали, что по анархическому пути нельзя было пройти.