Карл Маркс. История жизни

Этим я и ограничился. Но Н. Рязанов издал против моих бедных шести страничек целый памфлет по объему в десять раз больший, а Каутский гостеприимно предоставил полосы Neue Zeit (N. Rjasanoff, Sozialdemokratische Flagge und anarchistische Ware. № 5, 7, 8, 9, 10 и 13, 32 Jahrgang. 1 Band). Рязанов, конечно, ни единым звуком не обмолвился по существу сделанных мною выводов; даже две или три ошибки, которые он старался выудить у меня, извращая мои слова или чрезмерно раздувая вкравшиеся по недосмотру несущественные погрешности, не имеют ни малейшей связи с тем, что для меня было наиболее важно по существу. Его задачей было выставить меня человеком, у которого нет ни надлежащих познаний, ни способностей суждения, ни даже доброй воли к тому, чтобы иметь право высказать по существу свое мнение о Марксе. В его изображении я напоминал те вымазанные киноварью рожи, которые вывешиваются на ярмарочных балаганах, а зазывала стоит перед ними и кричит: «Посмотрите, что за уродина!»

Для роли такого зазывалы Рязанов годился очень хорошо. Он мастер того стиля, который подглядел у своего любимца Боркгейма и о котором Маркс как-то удачно выразился: «Горе, если ему попадется в руки перо! Он лишен всякого такта и вкуса. Кроме того, у него нет необходимого предварительного образования. Он напоминает дикаря, который, желая украсить свое лицо, покрывает его всевозможными кричащими красками. Он всегда впадал в банальность и шутовство. Почти каждая фраза у него инстинктивно накрывается дурацким колпаком». Но у Рязанова это делается не только инстинктивно. Для какой-нибудь выходки по своему вкусу этот «серьезный исследователь», как он любит называть себя и людей себе подобных, готов прибегнуть к неуклюжим подлогам. Чтобы обрушить на меня в своем памфлете несколько плохих острот, он взваливает на меня ответственность за несколько статей, которые Боркгейм напечатал летом 1869 г. против Бакунина в газете Zukunft, издававшейся Гвидо Вейсом. И вот Рязанов приводит одну из моих цитат, где я говорю, что в молодые годы принадлежал к составу редакции Zukunft, причем там же я указывал, что временем моего вступления в редакцию был январь 1870 г. Эту дату Рязанов преспокойно бросает в корзину и высасывает у себя из пальца утверждение, будто я 25 июня 1869 г. уже опубликовал статью в Zukunft. Таким образом, расчистив для себя почву путем маленькой утайки и маленького подлога, он затем смело издевается над «зеленым юнцом», роль которого я будто бы играл в редакции Zukunft, хотя летом 1869 г. я не имел еще никаких, даже самых отдаленных, отношений к этой редакции. И эти шутовские выходки, которых устыдилась бы даже всякая буржуазная газета, по отношению к социал-демократическим писателям Каутский, не глядя, принимает в Neue Zeit, одним из самых деятельных сотрудников которого я состоял в течение двадцати лет.

Но обратимся к обвинениям этих Цицеронов против Катилины! Уже на первой странице меня обвиняют в том, что в своей рецензии на Брупбахера нагромоздил «самые гнилые товары» и вызвал опасность того, «что под социал-демократическим флагом будут контрабандой провезены в партийную литературу все те обвинения, которые прежде выставлялись анархистами против Энгельса и Маркса, Бебеля и Либкнехта, обвинения в мании клеветничества, бессовестной лживости, подлогах, утайках, в неслыханных извращениях нравственного чувства». Если на первой странице памфлета эта опасность еще только «угрожает», то на второй странице она уже наступила, и оказывается, что я «осыпал великих мертвецов морально приукрашенной и фарисейски прикрытой бранью». Самым страшным моим преступлением является то, что я отказываю Марксу, этому величайшему мыслителю современного рабочего движения, в признании и вместо него хочу объявить истинным спасителем Бакунина или, говоря звоном шутовских погремушек самого Рязанова, хочу представить «Маркса Клавдием, Бакунина отцом Гамлета, германскую социал-демократию королевой, а Меринга Гамлетом, который снова желает уговорить ее, чтобы она отбросила от себя худшую половину и с тем большей чистотой продолжала жить другой половиной». С этой трагической высоты Рязанов затем опять спускается в более знакомую ему область клоунских шуток и упрекает меня в том, что я пресмыкаюсь перед «тошнотворной» болтовней Брупбахера и Гильома о том, что Марксов Интернационал был лишь оболочкой, «за которой скрывалась нечестивая шайка бессовестных и нравственно притупленных иезуитов».