Весь Маркс проявляется в «Манифесте Коммунистической партии», в «Критике политической экономии» и в «Капитале». Даже если бы он никогда не удостоился стать основателем Первого Интернационала, он все равно оставался бы той фигурой, которую мы знаем сегодня. Весь Ленин проявляется в революционном действии. Его научные работы — лишь вступление к действию.
И, возможно, даже не вступление. «Захват власти силой, — писал он в 1917 году, — это отличительная черта восстания. Его политическая задача прояснится после захвата». Как писал историк Бертрам Вульф, это полностью перевернуло учение Маркса с ног на голову: марксистское убеждение, что в конечном итоге именно экономика определяет политику, — «изменяется на точку зрения Ленина, что с достаточной решимостью одна лишь политическая сила может успешно и полностью определять экономику». Неудивительно, что доминирующее кредо Советского Союза приобрело имя марксизма-ленинизма, а не просто марксизма. Любимым лозунгом Маркса был de omnibus dubitandum — «сомневаться во всем». Но никто из тех, кто пытался следовать этому в коммунистической России, долго не выдерживал. Тот марксизм, которого придерживался сам Маркс, был не столько идеологией, сколько критическим процессом, непрерывным диалектическим доказательством; Ленин, а затем и Сталин, превратили его в догму. Так, разумеется, делали и другие социалисты до них. «Общественное демократическое объединение и немецко-американские социалисты — единственные из партий, которые умудрились свести марксистскую теорию развития к жесткой ортодоксальности, — жаловался Энгельс Фридриху Зорге, немецкому эмигранту в Нью-Йорке в мае 1894 года. — Эта теория, как догмат веры, заставила рабочих замолчать раз и навсегда, вместо того чтобы помочь им самостоятельно подняться на их ступень с помощью классового инстинкта. Вот почему обе эти партии остаются всего лишь сектами и, как говорит Гегель, появляются из ничего и превращаются в ничто». Некоторые даже приводят доводы о том, что истинным марксистским успехом в Советском Союзе был его распад: централизованная, замкнутая и бюрократическая административно-командная система оказалась несовместима с новыми силами производства, кристаллизуя тем самым изменения в производственных отношениях. Михаил Горбачев именно в этом и признался в своей книге 1987 года «Перестройка»:
Система управления, которая оформилась в тридцатые и сороковые, постепенно начала приходить в противоречие с требованиями и условиями экономического прогресса. Ее положительный потенциал был исчерпан. Она все в большей степени становилась помехой и позже принесла нам столько вреда…
Именно в этих обстоятельствах появилось предвзятое отношение к роли товарно-денежных отношений и закону стоимости при развитом социализме, и часто делалось заявление о том, что они были противоположны и враждебны социализму. Все это соединялось с недооценкой подсчета прибылей и убытков и породило беспорядок в ценах и игнорирование денежного обращения. Все больше появлялось признаков отчуждения человека от собственности всего народа, недостаток сотрудничества между координированием общественных интересов и личных интересов рабочего человека.