После того, как возница Женнихен и Тусси был задержан полицией, ему предложили вернуться в Босост и привезти оттуда Лафарга. Полицейские предложили это небрежным тоном, но возница был подозрителен и отказался. Прокурор и полицейские были вынуждены действовать самостоятельно. По приезде в Босост им не составило труда узнать, где остановились Лафарги, поскольку в городке было всего две гостиницы. Вместо того, чтобы тихо арестовать Лафаргов, полицейские устроили шумное представление из своего прибытия прямо на центральной площади, словно рассчитывая, что лишний шум придаст веса их миссии. Это дало местным жителям возможность предупредить Поля о неминуемом аресте, тихо вывести его через черный ход гостиницы и увести по тропе, известной лишь «проводникам, горным козлам и английским туристам».
Французская полиция, наконец, отправилась задерживать Лафарга — в три часа ночи — ворвалась в его номер в сопровождении четырех своих испанских коллег и наставила ружья на постель, в которой Лафарга не было, зато там спали его жена и сын. Шнапс раскричался, как и возмущенная Лаура — оповестив своими криками всю гостиницу о полицейском рейде. Обнаружив, что Поль ускользнул, полицейские хотели арестовать Лауру. Вмешался хозяин гостиницы, настаивая, что по испанским законам они не имеют на это права. У дверей гостиницы и в холле собралась возмущенная толпа, и полицейские отступили — но недалеко. Оставив в отеле своих людей, они установили за Лаурой круглосуточную слежку. Крестьяне — не особенно любившие даже своих испанских полицейских — стали протестовать против присутствия французов на испанской территории. Одновременно они были разведчиками и информаторами — и предупредили Лауру о приезде в Босост самого Кюратри. Они же помогли ей бежать, не дожидаясь его приезда. Кроме того, крестьяне тайными горными тропами прошли через Пиренеи и передали сведения о событиях в Бососте дочерям Маркса в Люшон.
Так Женнихен и Тусси узнали, что Лаура в безопасности, а Поль пока так и не был арестован. Он шел через горы три дня, вглубь страны, и был арестован уже только в провинции Арагон, недалеко от города Хуэска {12}. Испанское правительство — единственное в Европе, откликнувшееся на требование Франции экстрадировать членов Интернационала — согласилось выдать его французам {13}.
В тот самый день, когда Испания выполнила требование Франции, Женнихен и Тусси вернули их британские паспорта. Первым желанием девушек было поехать в Хуэску и узнать о судьбе Поля, а затем разыскать и спасти Лауру. Они доехали только до Сан-Себастьяна, испанского города на побережье, и узнали, что Лаура уже здесь, а Лафарг — верный своему невероятному везению и неукротимому духу, был освобожден {14}.
Он рассказал, что во Францию его отправили верхом на муле и в сопровождении двух гражданских охранников, которые шли по обе стороны от его седла. Когда они проходили через деревни, люди принимали Лафарга за некое важное лицо, находящееся под охраной полиции {15}. По словам Лафарга, «со своей стороны и полиция была счастлива конвоировать такого пленника… В Испанских Пиренеях все просто. Вино и еда были обильны, и за 25 су на человека я получил обед, достойный Гаргантюа».
Получив в подарок от губернатора провинции вино и сигары, Лафарг предположил, что губернатор симпатизирует его политическим взглядам. К ужасу — без сомнения — Кюратри, местные власти освободили Лафарга, потому что сочли обвинения против него бездоказательными. Он отправился в Сан-Себастьян, где воссоединился с семьей, и Лафарги решили остаться в Испании {16}.
С дочерей Маркса было уже достаточно жизни на континенте. Они немедленно возвратились в Англию. Женнихен и Тусси, впрочем, были не одиноки в выборе северного направления. В очередной раз Англия стала приютом для политических беженцев, изгнанных правителей и революционеров. Наполеон III, пробывший в прусском плену с сентября 1870 до марта 1871, был отпущен и отправлялся на юго-восток Англии, чтобы остановиться в Числхерсте, графство Кент, где его уже ждали жена и сын {17}. Однако большинство беженцев направлялось в Лондон.
Маркс описывал их так:
«Кузены из деревни… Вы сразу узнаете их по растерянному виду, недоумению при виде всего, что встречается им на пути, по лихорадочному испугу при виде лошадей, кэбов, омнибусов, людей, детей и собак». {18}
Большинство из приезжавших не говорили по-английски, у них не было в Лондоне знакомых или друзей. Как и в 1848 году, большинство приезжих собирались в Сохо — без денег, без еды, без надежды.