Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни

Теперь же перспектива политической амнистии повисла над их головами дамокловым мечом, хотя тягостное ожидание было несколько скрашено суетой этого года. Кружок знакомых Тусси разросся; теперь в него входили и политические активисты, и актеры, и непризнанные писатели. Тусси получила пропуск в читальный зал Британского музея {35} и стала посещать его каждый день, как до нее — Маркс и Лаура. Курение в библиотеке было запрещено, и потому те, кто был подвержен этой привычке — Тусси среди них, — собирались в перерывах в специальной комнате. Старшие сидели со своими трубками и сигарами, наблюдая с некоторым неодобрением, как молодежь богемного вида заполняла все свободное пространство; в их болтовне перемешивались искусство и политика, религия и театр, и все эти разговоры носили тревожный левый, если не социалистический, уклон.

Друзья Тусси провожали ее в Мейтланд-парк, где Маркс позволил ей собирать заседания Шекспировского общества, получившего название Догберри-клуб и заседавшего в гостиной рядом с его кабинетом. Энгельс и Маркс считались его почетными (хотя иногда и недисциплинированными) членами. Одна из подруг Тусси, Мариан Скиннер вспоминала, как ее попросили почитать часть о путешествии принца Артура в «Короле Иоанне», но она никак не могла собраться с мыслями, потому что все ее внимание было сосредоточено на Марксе и Женни.

Она описывает Маркса как очень мощную и доминирующую личность… хотя и несколько лохматую. Рядом с ним сидит его жена, которую Скиннер называет очаровательной — но тенью самой себя в прошлом. Ни Скиннер, ни остальные не могли не видеть того, что Женни больна. Ее кожа стала воскового оттенка, и вокруг глаз залегли темные круги, «но все же вокруг нее витало очарование былой красоты и безупречных манер». Так же очевидна была и любовь между мужем и женой — даже после нескольких десятилетий замужества Женни была полностью погружена в Маркса.

Вечера Догберри-клуба проходили весело, с играми и шарадами, как полагала Скиннер — для того, чтобы развлечь Маркса. Энгельс, часто присоединявшийся к общему веселью, ввел некоторых друзей Тусси и в свой собственный круг. (Он пригласил Маркса на вечеринку, которую устроил для Пампс с девушками из Догберри-клуба, но Маркс отказался прийти, сказав, что ему не нравятся компании людей старше, чем его внуки.) {36}

Другой частый гость в доме в этот период — один из самых первых последователей и соратников Маркса, Генри Гайндман {37}. Хотя внешне он являлся буквально воплощением джентльмена из высшего общества — с его шелковым цилиндром и тростью с серебряным набалдашником — Гайндман считался самым достойным кандидатом в лидеры рабочего движения; он называл рабочих «товарищи» {38}, а Маркса считал Аристотелем XIX века {39}. Тем не менее «Капитал» он читал — и возможно, именно этого и было достаточно, чтобы он стал частым гостем в кабинете Маркса. Гайндман уверил самого себя, что Энгельс ревнует к его дружбе с Марксом — утверждение, которое могло бы изрядно повеселить Энгельса и Маркса, если бы Гайндман решился хоть раз произнести это вслух.

Как бы там ни было, через год отношения испортились. Гайндман выпустил книгу «Англия для всех», в которой непринужденно использовал отрывки из «Капитала» — иногда дословно списанные — без указания авторства и даже без упоминания имени Маркса. Это было возмутительно, поскольку книга Маркса до сих пор не вышла на английском языке — и значит, мысли Маркса были представлены аудитории под чужим именем {40}. Что еще больше разозлило Маркса, так это то, что его идеи были перемешаны с тем, что Энгельс называл «интернационалистской фразеологией и шовинистическими лозунгами» {41}.

Однако все это только помогало семье отвлечься в ожидании решения из Парижа. Оно было принято в июле 1880 г.: амнистия была объявлена, двери Франции распахнулись для изгнанников.

Лиссагарэ уехал немедленно, чтобы сразу заняться журналистикой на родине. Можно себе представить облегчение, которое почувствовали Женни и Маркс, но одновременно их терзал и страх. Планы Тусси на брак выглядели, мягко говоря, туманно. Они с Лиссагарэ были помолвлены 8 лет, но ни один из них, казалось, не торопился сделать следующий шаг. Даже Женни выразила в прошлом году удивление этим фактом в письме к дочери. Расписав радости материнства Женнихен, она спрашивает: «Вы двое еще не приняли решение?» {42} Подтолкнуть Тусси к любому решению слишком агрессивно означало спровоцировать ее болезнь или скандал. Женнихен заявила, что Тусси неприступна во всем, что касается обсуждения данного предмета {43}.