Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни

Примерно в это же время с подачи главного редактора У.Т. Стеда газетой «Пэлл-Мэлл Газетт» совместно с Армией спасения и другими благотворительными организациями было проведено исследование, в результате которого вырисовывалась ужасающая картина положения секс-коммерции в Лондоне. Группа Стеда настаивала, чтобы сексуальные преступления карались жестче и строже, предлагая повысить контроль, подняв брачный возраст для девушек с 13 до 16 лет {28}. Тусси это привело в ярость: возраст женщины никакой роли не играл — до тех пор, пока один класс (или пол) имел возможность покупать другой, сексуально эксплуатируя женщин в любой форме — через брак или проституцию.

Тусси и Эвелинг разразились памфлетом в защиту прав женщин, рассматривая секс-торговлю в ответ на исследования Стеда (Эвелинга многие критики считали истинным экспертом в данном вопросе). По мнению Тусси и Эвелинга, положение женщины — «порождение организованной тирании мужчин», а брак и мораль — «просто торговые сделки». Их смелые тезисы тем не менее заканчивались робким выводом о необходимости моногамии — или, как тогда говорили, «преданности одной женщины одному мужчине» {29}.

Тусси беседовала с Шоу об Ибсене месяцами, и он призвал ее попробовать еще раз воплотить свои сценические мечты. Возможно, в качестве подготовки к этому, она в январе 1886 провела чтения «Кукольного дома» у себя на квартире. Она играла Нору, а Шоу — шантажиста Крогстада. Эвелингу назначили роль бесчувственного мужа Элмера {30}.

В конце 1885 года Тусси познакомилась с еще более мрачной историей женской беспросветной судьбы — «Мадам Бовари» Флобера. Об Эмме Бовари Тусси писала:

«Ее жизнь пуста, бесполезна, и эта сильная женщина чувствует, что в этом мире для нее должно быть какое-то место; должно быть какое-то занятие» {31}.

Возможно, это было описание самой Тусси, ее оценка самой себя: привела ли заветная независимость к тому, чего она хотела?

Социализм был протестирован на избирательных участках в Германии, Англии и Франции осенью 1885 года. Само появление социалистических кандидатов толковалось их сторонниками как победа, однако скромные результаты стали отрезвляющим напоминанием о долгом пути, который предстояло пройти, чтобы победить. Несмотря на то что антисоциалистический закон в Германии так и не был отменен, — это вынудило партийных лидеров действовать тайно: например, собирая средства под вывеской благотворительных организаций, проводить тайные митинги, заявлять кандидатов от фиктивных групп — Социалистическая рабочая партия увеличила количество мест в рейхстаге до 24, что дало ее членам право входить в состав комитетов и заниматься законодательством {32}.

Эта победа была очень важна для рабочего класса Германии именно в то время: впервые в промышленности было занято больше народу, чем в сельском хозяйстве, а сама промышленность управлялась картелями, в которых власть и капитал распределялись между членами небольших групп элиты {33}. На революцию рабочий класс Германии был пока не способен, оставалось вести борьбу, став новой силой внутри самой системы — в правительстве.

Английские выборы этого года стали первыми, для которых был повышен до 5 миллионов человек избирательный ценз. Теперь голосовать могли почти вдвое больше людей, чем раньше. Социал-демократическая федерация Гайндмана выдвинула троих кандидатов, однако проиграла по всем трем позициям — неудача, если не полное разочарование для первой попытки английских социалистов участвовать в выборах; не говоря уж о разразившемся скандале — выяснилось, что Гайндман брал деньги у консерваторов, чтобы заявлять своих кандидатов в тех областях, где традиционно были сильны либералы, с тем чтобы ослабить их позиции. В результате — первое выступление социалистов на политической сцене было признано «грязной сделкой» {34}.

Вскоре социалистов связали и с насилием. Зима 1885–1886 года выдалась одной из самых холодных, особенно в Лондоне и Ист-Энде, который был переполнен безработными; семьям не хватало денег на уголь. Протесты против безработицы и бедности, нехватки средств к существованию — от еды до топлива — стали почти повседневным явлением, вспыхивая то в одной части города, то в другой {35}.