Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни

Он пришел к выводу, что в одиночку ему не справиться. Доверял он больше всего двоим своим молодым товарищам — Эдуарду Бернштейну и Карлу Каутскому. Им он и сделал деловое предложение: он научит их разбирать «иероглифы» Маркса, они начнут помогать ему с работой, а когда придет время — займут его место. Оба согласились {41}.

Энгельс всегда думал о сроках больше, чем Маркс. Помимо уверенности, что никто, даже генералы не живут вечно, он чувствовал, что рабочее движение набирает обороты, и необходимость издания трудов Маркса только возрастает, поскольку для революционной борьбы нужна сильная теоретическая база. Триумфальным оказался не только Парижский конгресс, ознаменовавший создание Второго интернационала. Энгельс считал, что забастовка докеров стала самой значительной победой профсоюзов и социалистов. Важные события происходили и в Германии. Энгельс писал: «20 февраля 1890 года — начало немецкой революции» {42}.

В этот день социалисты получили на выборах 1,4 миллиона голосов, удвоив свой собственный успех на выборах трехлетней давности. После второго тура выборов, в марте, социалисты получили 35 мест в Рейхстаге. Энгельс сказал, что опьянен такими результатами {43}.

За победой социалистов стояла смерть двух императоров. В 1888 году умер Вильгельм I, ему наследовал его сын Фридрих, муж дочери королевы Виктории. Однако у Фридриха был рак, и он пробыл на троне всего 99 дней. Вслед за ним на престол взошел его 29-летний сын Вильгельм, провозглашенный императором Вильгельмом II {44}. Молодой император придерживался более либеральных взглядов, чем его 73-летний канцлер Бисмарк, а кроме того, с гораздо большей симпатией относился к рабочим. Бисмарк предупреждал о неизбежности «красного восстания» и говорил о том, что антисоциалистические законы должны быть не только постоянной мерой противодействия — их надо всячески расширять и усиливать, чтобы поставить заслон деятельности социалистов-активистов {45}. Его попытка атаки на социалистов в Рейхстаге провалилась в январе 1890 года, когда Социал-демократическая партия, которую он надеялся уничтожить, только окрепла. Согласно опросам следующих месяцев, избиратели все больше склонялись влево, и этот «революционный» результат горячо приветствовал Энгельс {46}. 17 марта Вильгельм потребовал отставки Бисмарка, и тот выполнил это требование на следующий день {47}. Теперь путь социалистической агитации в Германии был открыт.

Парижский конгресс назначил на 1 мая 1890 года всемирную демонстрацию солидарности трудящихся. Энгельс предупреждал немецких коллег, чтобы они действовали осторожнее, поскольку, несмотря на очевидное сочувствие императора к рабочим, армии был отдан приказ жестко подавлять любые выступления, а тайная полиция намеревалась спровоцировать беспорядки, чтобы оправдать возможные репрессии {48}.

Однако в других странах Первомай отметили празднично и с большим ликованием — еще одно свидетельство для Энгельса (если оно ему все еще требовалось), что пролетариат стремительно политизируется. Улицы Парижа заполнили мужчины и женщины в рабочей одежде; они маршем прошли к Пляс де ля Конкорд, площади Согласия, на которой царила праздничная атмосфера.

В 1870 году такие же толпы собирались здесь, чтобы узнать, быть ли Франции республикой, и не ворвутся ли в ворота Парижа прусские войска. В 1890 году, опасаясь нового рабочего восстания, буржуа спешно заколачивали окна и витрины своих магазинов и уезжали из города. Опасения были напрасны: рабочие больше не хотели ничего разрушать. Пролетариат по-прежнему не пользовался равными правами с правящими классами — но зато теперь он был организован, его представители входили в правительство страны.

Лафарг и Лаура приняли участие в празднике. Лафарг сообщал, что полиции на улицах было очень много, и время от времени полицейские пытались разорвать колонны демонстрантов. Рабочие относились к этому добродушно: было понятно, что это, скорее шоу, чем настоящая угроза. Лафарг говорит о 100 тысячах человек — как бы там ни было на самом деле, народу собралось действительно очень много {49}. Однако в Лондоне Первомай превзошел парижский по всем статьям. Энгельс назвал лондонскую демонстрацию «подавляюще громадной» {50}.

Демонстрацию провели не 1, а 4 мая, в воскресенье, чтобы еще больше людей могли принять в ней участие. 15 трибун — это были перевернутые фургоны — были расставлены по всему Гайд-парку. С них ораторы, приехавшие из разных европейских стран, обращались к собравшимся, говоря не только о политике, но о большей части, о насущных для пролетариата вопросах — о 8-часовом рабочем дне и о дополнительной оплате за сверхурочную работу. Согласно теории Маркса, рабочие все еще отдавали свой труд почти даром — но все же шаг вперед уже был сделан.