Карл Великий. Небесный град Карла Великого

И я понял, что происходит обман — почему «катара», если Пипин побеждал Бахкауфа во имя Христово? Сказал это голосу, но тот начал визжать, издеваясь надо мной, к нему присоединились другие голоса, столь же мерзкие. Я пытался поразить их мечом, но клинок только со свистом рассекал воздух. А голоса множились, сливаясь в непереносимый адский хор, увлекавший меня в бездну. Вот уже кинжала не стало в моей руке. Я погибал; неоткуда было ждать спасения, и картины жизни прощально проносились мимо. Вот детство среди ржаных полей и криков ласточек, вот монастырь с бесконечными литаниями... Какой бедной казалась мне тогда их латынь, особенно в сравнении с великолепными изысканными текстами Светония! И вдруг я начал шептать литанию:

Господи, помилуй!
Христе, помилуй.
Господи, помилуй...

Мерзкие голоса становились тише с каждым моим словом:

Христос, внемли нам.
Христос, услышь нас.
...Дух мудрости и разума, помилуй нас.
Дух совета и крепости, помилуй нас.
Дух науки и благочестия, помилуй нас...

Вразуми нашего короля, дабы не погиб его народ во тьме адской...

Таких слов не было в литании, но я продолжал страстно молиться о пробуждении короля и наконец увидел белого голубя, парящего в вышине. Словно кусочек пламени вырывался из клювика птицы. Присмотревшись, я узнал трёххвостое красное знамя с шестью розами. Знамя Карла.

Придя в себя, я увидел матушку, сидящую с вышиванием подле меня.

   — Открыл глаза, — произнесла она без выражения, — уж и не думали, что очнёшься.

Лицо её исхудало, глаза покраснели от бессонных ночей у моей постели.

   — Ты в бреду короля звал, — продолжала она, — и он на самом деле пришёл почему-то. Посидел немного около тебя. Я боялась, как бы тебе не сболтнуть лишнего, но ты все молитвы читал...

   — Матушка! — прервал я её. — Что нового у нас?

Она удивлённо посмотрела на меня:

   — Что нового может случиться в таком болоте? Почему ты спрашиваешь?

   — Матушка! — Я сам удивился, сколь убеждённо звучит мой голос. — Пойди и узнай, не произошло ли чего особенного в нашем королевстве?

Пожав плечами, она отложила вышивание и ушла. Мне показалось, что её не было очень долго. Я даже успел задремать. Меня разбудил топот. Кто бы это мог быть? Точно не мать: в последнее время она ходила совершено бесшумно. Однако я ошибся. Почти вбежав в нашу каморку, она посмотрела на меня широко раскрытыми глазами, словно не веря, что перед нею — собственный сын.

   — Афонсо! Скажи, откуда ты узнал это?

   — Не понимаю, о чём ты, матушка.

   — Сегодня утром Карл отправил свою жену назад к отцу.

   — Как? Они поссорились?

   — Вряд ли так можно говорить о королях. К тому же очень трудно поссориться с такой овечкой, как Дезидерата. Тут что-то другое. Боюсь, ему надоело жить по указке Бертрады и он решил поиграть в самостоятельность. Ох, и начнётся теперь весёлая жизнь! Разве Дезидерий простит такое оскорбление?

Я уже не слышал матушку, погрузившись в размышления. Мои молитвы о пробуждении короля привели его к очередному разрушению семьи и новому неблаговидному поступку. Что же это за страшный Бог, исполненный мудрости и разума, науки и благочестия, который так легко рушит человеческие судьбы? Где логика Его милосердия? Насколько понятнее и человечнее Афина с её кровавыми жертвоприношениями, ведь этот Бог требует таких жертв, каких не выдержит алтарь Афины!

И гулким колоколом загудели в моей голове строки: «Nolite arbitrari quia venerim mittere pacem in terrain non veni pacem mittere sed gladium.veni enim separare hominem ad versus patrem suum et filiam ad versus matrem suam et nurum adversus socrum suam et inimici hominis domestici ejus. qui amat patrem aut matrem plus quam me non est me dignus et qui amat filium aut filiam super me non est me dignus».

«Не мир пришёл Я принести, но меч, ибо Я пришёл разделить человека с отцом его и дочь с матерью её, и невестку со свекровью её. И враги человеку — домашние его. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, недостоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, недостоин Меня».

   — Афонсо! — Мать трясла меня за плечо. — Что с тобой, ты совсем не слышишь меня! Король велел передать тебе: как поправишься — снова будешь читать ему по утрам.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Выздоравливал я медленно. Слабость и головокружение никак не желали покидать меня. Прошло немало времени, прежде чем однажды поутру я робко постучался в королевскую опочивальню.

   — Входи, — раздался голос Карла.

Лицо короля казалось усталым, тёмные тени залегли под глазами. Изгнание жены не прошло для него так легко, как думала моя родительница.

   — «О Граде Божием» лежит на столе, — продолжал король, — можешь читать с любой страницы.

В углу опочивальни, на резной скамеечке сидела Бертрада. Она пыталась вышивать, но получалось дурно, нитки всё время путались. Раздражённо бормоча себе под нос, королева-мать продолжала сражаться с ними.