Карл Великий. Основатель империи Каролингов

Как Алкуин отдыхал в саду, где деревья высились подобно колоннам собора и птицы пели ангельскими голосами, так и Шарлемань искал успокоения у реки под вязами, где его дочери в царских одеждах украшали стол цветами и пели со своими детьми. До 804 года, года окончательного установления мира в Саксонии, Алкуин, страстно стремившийся принять монашество и удалиться от мира, прилагал все усилия, чтобы просмотреть устав монастыря Святого Бенедикта и переписать его для всех монастырей; помимо других эдиктов Шарлемань издал капитулярий об «изучении церковного канона и устава монастыря Святого Бенедикта». Перед смертью Алкуин написал Адальгарду, ставшему настоятелем монастыря в Корби: «Я закончил свой труд солдата».

Ни один вооруженный паладин не был таким стойким воином Шарлеманя, как этот школьный наставник. С его смертью что-то сломалось в непрерывном течении мысли в стране франков. Больше не слышно было прозвищ, данных в Академии.

Гильом Тулузский, бывший, возможно, самым могучим оплотом короля, покинул мир старшего поколения в собственной манере. Герой Испанской марки отложил меч и седло и удалился в горный монастырь, который он защищал во время своих военных кампаний. Говорили, что он взял на себя обязанность доставлять воду монахам, работавшим в полях.

Чего смог бы достичь Шарлемань без поддержки этих замечательных людей, помогавших ему в осуществлении его надежд, никто не может сказать. Он многому у них научился; они были ему преданы. Теперь же шестидесятидвухлетний Шарлемань лишился и Алкуина, направлявшего его мысли, и Эрика, прикрывавшего ему спину. Он убеждал и подгонял их, эти священники и паладины совершали такие дела, о которых и не помышляли. Смогут ли другие послужить ему так же?

Шарлемань обдумал эту проблему и обратился ко всем, кого кормил, с просьбой отплатить ему верной службой.

– Теперь на нас лежит великая обязанность, – сообщил он им, – поскольку, используя всю силу тела и духа, необходимо послужить Господу.

Эйнгард, тень Шарлеманя, заметил в нем эту перемену, – после того как он получил титул императора…

Год 804-й, год смерти Алкуина и окончания мира в Саксонии, был годом надежд и упований в Ахене. На юге Испанская марка стояла твердо и непоколебимо, имея опору в виде городов и крепостей, которые построил Гильом; на севере непокорный Годфрид, король данов, хотел встретиться с Шарлеманем, чтобы посовещаться; из Ахена император через моря посылал деньги бедным христианам в Африке и Сирии, в Карфаген и Иерусалим. Из Рима Лев III приезжал к Шарлеманю не в страхе и нужде, а с радостью, чтобы обсудить, действительно ли свершилось чудо в Мантуе или нет.

В эти несколько месяцев поместья не знали нужды, а люди принесли священную клятву служить Господу. На заре нового дня они ожидали милостей от Бога. Рядом с дворцовой лестницей бронзовые часы отбивали время в новой манере. Не так уж много времени ушло на то, чтобы восстановить потерянную общность.

Лев III собственной персоной с легким чувством пересекает границы. Высоко в Альпах Адульф, ставший маркграфом Восточной марки, сопровождает его вниз к монастырю Сент-Мориц, где сын короля Карл ожидает вместе со своими вассалами, чтобы воздать почести посланцам Рима. Они неторопливо ехали мимо бредущих паломников, мимо караванов, состоявших из фургонов, потому что одиночным торговцам повысили дорожную пошлину. На этих фургонах доставляют товары из Павии и Венеции. Всадники, сопровождающие фургоны, носят лангобардские плащи, скрепленные пряжками из мавританского серебра; будучи урожденными тюрингами или восточными франками, они считают себя слугами императора.

Через неделю после Дня святого Мартина Лев III уже в Реймсе, где на площади перед большой церковью Сен-Реми его ожидает Шарлемань с паладинами и охотниками. Из церковного портала доносится мелодия органа; на стене изображен Моисей, уводящий свой народ, целый и невредимый, от Красного моря, а волны смыкаются над вооруженными всадниками фараона, который похож на гунна…

Люди говорят о сборе урожая, о закладке зерна на хранение для посадки в весеннем месяце пахоты. В длинной долине Ахена, где сияет позолоченный купол, народ ждет с развернутыми хоругвями, почти как в Риме. Но дорога к портику дворца идет мимо овечьих загонов и коровьих хлевов; ступени охраняет внушительная статуя бронзового медведя.

В толпе людей, желающих лицезреть папу римского, развлекаются акробаты, ловко сгибая и разгибая ноги, бросая вверх ножи, чтобы заработать пенни. Когда Шарлемань спешивается, трубы замолкают, у стремени стоят грумы, у ступеней ожидает гофмейстер, чтобы принять у короля его плащ для верховой езды. Какой-то старик смело протискивается сквозь толпу, искривленными пальцами трогает струны арфы и затягивает приветственную песнь в честь возвращения короля в свой дворец. И Шарлемань снимает с руки золотое кольцо и дарит его певцу.

Наблюдая за ним, Теодульф, епископ Орлеанский, восклицает:

– Он триумф поэтов!