Теодульф Орлеанский (ум. 821 г.) пишет об Эйнхарде, как об энергичном человеке с острым умом (Carm. Theod., col. 325А). Он также называет Эйнхарда «Нардулом», сравнивая писателя с усердным муравьем:
Нардул, в вечном движении, снует туда и сюда,
подобно усердному муравью,
Его ноги не прекращают [хождения]
Но у Эйнхарда было еще одно прозвище. Во дворцовой академии Карла его звали «Веселеил». Это имя встречается в письме Алкуина (800 г.) к Карлу:
… конечно же Веселеил, ваш и наш друг и помощник
Несомненно, такое прозвище наш автор получил из-за того, что его сравнивали с библейским Веселеилом[18] — мудрым строителем Скинии, искусным в работе по металлу, обработке дерева и резьбе по камню[19]. Свидетельства подобных умений и занятий Эйнхарда вновь приводит Валафрид Страб:
не меньше уважения надлежит выказать великому отцу Веселеилу, первому умельцу и распорядителю, владеющему всеми искусствами
Рабан Мавр (822–842 гг.) в Эпитафии называет Эйнхарда «знатным мужем» (
Но занятия Эйнхарда не были связаны только со строительством и архитектурой. Он был любителем и собирателем классических латинских текстов. Подтверждением тому служит письмо Сервата Лупа из Ферье (805–862 гг.), следовавшего Эйнхарду в этом увлечении:
…прошу еще и о том, чтобы вы одолжили мне…некоторые из ваших книг… Книги же таковы: книга О риторике Туллия…; того же автора три книги по риторике, написанные в форме диспута и диалога об ораторе [Об ораторе]…, также [я хотел бы] Комментарий на книги Цицерона. Кроме того Аттические ночи А[вла] Геллия…
Не возникает сомнений в том, что Эйнхард был великолепно образован. Он знал не только латинский язык, но и греческий. Это также следует из писем Лупа к нашему автору. Так в письме (В. Servati, 19 Ер. V, cols. 446B–448D), написанном в мае 836 года, Луп просит Эйнхарда разъяснить смысл непонятных греческих слов, встретившихся ему при чтении Боэция. По всей видимости, Эйнхард был в греческом языке авторитетом[21] для Сервата, который самостоятельно не мог в нем разобраться[22].
Иногда роль Эйнхарда при дворе самого Карла преувеличивали его младшие современники (например, Carm. Erm., р. 25). Сам он во вступлении к