Карл XII. Последний викинг. 1682-1718

— Я знал шведского короля лишь по обращенной ко мне просьбе после полтавского поражения дать ему убежище в моей стране. Мне казалось, что я в нем совсем не нуждаюсь и не должен ни любить, ни бояться его. Тем не менее, без всяких других причин, кроме гостеприимства, свойственного каждому мусульманину, и моей щедрости, распространяющей росу своих милостей на великих и малых, на чужестранцев и моих подданных, я его приютил и помогал во всем как ему, так и его сановникам, офицерам и солдатам и не переставал в течение трех с половиной лет осыпать их подарками. Я ему назначил значительный конвой для сопровождения в его государство. Он потребовал тысячу кошельков для покрытия некоторых расходов, хотя все расходы покрывались мной. Вместо тысячи я пожаловал тысячу двести кошельков. Выманив их из рук бендерского сераскира, он требует еще тысячу и не желает вовсе уезжать под предлогом, что конвой слишком мал, между тем как он слишком велик для проезда через дружественную нам страну. Я спрашиваю, будет ли нарушением законов гостеприимства высылка этого государя и смогут ли иностранные державы обвинить меня в насилии и несправедливости, если я буду вынужден выслать его силой?

Диван подтвердил справедливость решения султана. Муфтий[84] разъяснил, что гостеприимство не предписывается мусульманам по отношению к неверным, а тем более к неблагодарным, и издал фетву, освящающую насильственную высылку шведского короля.

Султан и Порта были уверены, что покончили с затянувшимся визитом неблагодарного гяура.

2

В конце декабря 1712 года Измаил-паша явился к Карлу с султанским указом и фетвой и спросил, уедет ли король добровольно; в противном случае сераскир угрожал применить силу и предостерег короля от такого бесчестья. Но грозить Карлу было лучшим способом заставить его делать обратное. Вне себя от гнева король сказал:

— Повинуйся своему господину, если смеешь, и убирайся вон. Мы приготовимся ко всему и силе дадим отпор силой.

Сераскир повернулся и бросил на ходу королевскому советнику Фабрициусу, находившемуся в комнате вместе с Карлом:

— Король не принимает никаких резонов. Ты скоро увидишь странные вещи.

По лицу Фабрициуса пробежала тень беспокойства и смущения. Карл с любопытством посмотрел на него и молча вышел.

Сераскир в тот же день прекратил выдачу шведам таима и снял от королевского дома почетный караул из янычар. Полякам и запорожцам было сказано, что если они хотят получать таим, то должны покинуть шведский лагерь и перейти под покровительство султана; они повиновались. С Карлом осталось 300 шведов.

В ответ на действия сераскира Карл приказал пристрелить за лагерем 25 арабских лошадей, подаренных ему султаном.

— Если они отняли у меня сено, то мне не нужны и их лошади, — сказал он.

Татары приволокли туши лошадей к себе и устроили настоящий пир.

Карл не на шутку готовился отразить нападение. Сначала он велел окружить лагерь валом, но мерзлая земля не позволила возвести правильные укрепления; тогда шведы стали строить баррикады вокруг домов и подпирать двери бревнами. По окончании работ Карл осмотрел их и спокойно сел играть в шахматы с Гротгузеном.

Когда у шведов кончились припасы, король объявил, что сделает вылазку и добудет их. Фабрициус и другие приближенные с трудом предотвратили это предприятие, слишком уж напоминавшее сцену из жизни викингов, окруженных где-нибудь на Сене или Темзе. Чтобы выйти из положения, Фабрициус подкупил янычарскую охрану, которая после мнимого сопротивления пропустила в шведский лагерь еврейских и армянских торговцев.

Упрямство Карла, намеренно ведшего дело к кровопролитию, очевидцы и историки объясняли его самолюбием, сумасбродством, безумством и так далее, но причина его поведения, несомненно, заключалась не в этом. В любой саге говорится, что доблесть викинга состоит в том, чтобы не уступать, не признавать себя побежденным, не просить пощады или мира; в битве и в плену оставаться равнодушным к жизни и ее благам, презирать врагов и сохранять вид торжествующего победителя, ибо герой всегда исполнен сознанием победы — прошлой, настоящей или будущей. К тому же спокойная бендерская жизнь утомила Карла, его воинский инстинкт властно требовал хорошей драки, а явное неравенство сил только разжигало его удальство.

Переговоры продолжились. Турецкая и шведская стороны прилагали все силы, чтобы поправить дело; иностранные послы твердили Карлу об одном: надо покинуть Турцию. Но король оставался глух к уговорам, словно дело касалось не его. Он то утверждал, что султанский указ и фетва подложные и сераскир с ханом хотят выдать его Августу, то говорил, что уедет, как только получит деньги от султана или из Швеции. Когда уговоры чересчур досаждали ему, он забавлялся тем, что выезжал из лагеря и на полном скаку врезался в татарские пикеты, которые почтительно расступались перед ним.