Карл XII. Последний викинг. 1682-1718

Такое равнодушие к жизни других людей коренится в психологии так называемых «великих людей» не случайно. Никто не мучается угрызениями совести, раздавив муравья. Не все способны пожалеть собаку, погибшую, защищая хозяина. Возразят, что человек не муравей и не собака. Но сильные натуры, часто рискующие собой и искренне верящие в свое особое предназначение, в свою судьбу, счастье, в свою звезду, неизбежно приходят к логическому выводу: если нечто (Бог или природа, не имеет значения) создало меня для определенных целей, если это нечто вложило в меня способности, выделяющие меня из толпы, наконец, если цель любого творения — наиболее полно раскрыть свою сущность, — а моя сущность заключается в том, что я живу только для войны и славы, — следовательно, остальных людей этот известный (или неизвестный) мне Творец создал для осуществления моих целей, которые превосходят цели заурядных смертных, и я вправе рассматривать прочих людей как средство, как необходимый мне материал. Истина заключается в том, что такой человек даже не столько думает подобным образом, сколько чувствует свое право распоряжаться жизнями других людей; его воля, энергичная и постоянно напряженная, привыкла переламывать и увлекать за собой другие воли, уверенная в том, что эти менее сильные, не умеющие отстоять свое предназначение воли получают в слиянии с ней высший смысл и оправдание своего существования. Если человек подобного рода к тому же родился на троне и усвоил привычки неограниченного государя, то «муравьиная» ценность остальных людей не вызывает в нем никаких сомнений. Ссылки на мораль и категорический императив здесь неуместны. Любой Карл или Наполеон ответил бы на них словами Козимо Медичи[48]: «Государством нельзя управлять с помощью Pater Noster[49]». Каждый человек поступает согласно личной, а не общей морали; правители не являются исключением.

Карл посылал людей на смерть не из холодного расчета, как Наполеон, а охваченный боевым жаром — единственно доступным ему видом опьянения. В лишениях Карл видел своеобразную поэзию военного быта. Его нравственный тип принадлежал другому времени — с его «жизненной свежестью, с его отвагой, с его дерзостью», как писал Тегнер в «Письме о „Фритьофе“.

Как весел он, как смел, как полн надежды!
Он к сердцу Норны твердо приложил
Конец меча и говорит: назад!

Чувствуя сердце викинга в своей груди, Карл предполагал, что такие же сердца бьются и у его солдат. И он почти не ошибся в этом. Некоторый ропот послышался только к концу войны, да и то в основном от генералов, считавших образ действий короля неполитичным. Солдаты и офицеры остались до конца верны своему королю, чей дух служил им знаменем и заменял устав.

То вождя был наказ, и от часа на час
Рос он в славе на чуждых брегах,
И подобных себе не встречал он в борьбе.
Его людям не ведом был страх.

В САКСОНИИ

Пора то была, что я шведами правил,

Медведя ловил я, щиты я ломал,

И смело ходил на железную рать;

Свергал я конунгов, других возводил,

Я Гуторму доброму помощь подал,

Покоя не знал, пока Кнуи не пал.

Скандинавские саги.

1

Август наблюдал марш шведского короля от Вислы к Одеру и вторжение его в свои наследственные земли, сидя в Кракове без средств, под охраной двух полков саксонцев, двух полков русских и полка поляков. Собственно, деньги у Августа были, но расходовались они, по донесению русского посланника в Польше князя Григория Долгорукого, не на защиту своих владений, а «на польских дам, на оперы и комедии». Одним только «оперным певцам дано на зиму 100000 ефимков». «Надейся на Бога, — писал Долгорукий Петру, — а на поляков и саксонцев надеяться нельзя».

Семья Августа при приближении шведов обратилась в бегство: жена уехала к родственникам в Байрейт, королева-мать с наследным принцем нашла убежище в родной Дании.

Карл повел армию в Саксонию прямо через Силезию, не предупредив об этом германского императора. Германия была в изумлении. Ратисбонский сейм, представлявший Священную Римскую империю, объявил Карла ее врагом, но постановления сейма, говорит Вольтер, были столь же бесплодны, сколь торжественны.

1 сентября 1706 года шведы вступили в Саксонию. Август приказал населению покидать жилища при приближении врага, спасаться в лесах или бежать в Богемию. Саксонцы переполошились. Лейпциг, например, совсем опустел. Из города было вывезено столько богатств, что за подводу платили «бочку золота».