Карлик Петра Великого и другие

Осматривая лавку, Леру не сразу заметил ее хозяина, а между тем он был тут — худощавый человек лет сорока семи, с глубокой залысиной на продолговатом, сдавленном с боков черепе и в больших очках с толстыми линзами, сидевший за столом у витрины. За стеклами очков глаза его казались совсем маленькими, посаженными прямо у переносицы; кроме того, линзы ломали линии висков, сужая их, отчего все лицо, с проступающей на носу и скулах красноватой сетью прожилок, представлялось разбитым на несколько кусков, как на портретах Пикассо, и было трудно с первого взгляда собрать эти куски воедино. Букинист был одет в теплый шерстяной костюм, поверх которого была наброшена поношенная синяя спецовка. Очевидно, он сидел так, один, уже давно, и Леру показалось странным, что перед ним не было ни книги, ни газет, ни учетной тетради, ни чашки кофе, — словом, ничего, что намекало бы на какую-нибудь деятельность. Он просто сидел и смотрел на Леру своими маленькими глазками, выражения и цвета которых нельзя было разобрать, как, вероятно, сидел здесь и за полчаса, и за час перед тем, оглядывая полки с книгами и вещицами и провожая взглядом каждого прохожего.

Леру стоял, держа перед собой обеими руками чемодан. Старый хлам его не интересовал. И все же уходить в дождь не хотелось.

— Я Кайе, хозяин этой лавки. Что вам угодно? — безупречно вежливым тоном спросил букинист и, не дав Леру ответить, привстал и продолжил: — Вы, я вижу, нездешний, верно, историк и, полагаю, ищите что-нибудь о монастыре Сен-Пьер — что же еще может интересовать порядочного человека в Муассаке?! Подождите, сейчас я вам покажу кое-что…

Он направился к одной из полок.

— Нет, нет, — поспешно остановил его Леру, — по правде сказать, я зашел сюда случайно. Если позволите, я пережду у вас дождь.

И почти тут же, без всякого перехода, он справился, сдаются ли верхние комнаты. Зачем он сделал это? Леру и сам хорошенько не знал. Он приехал в Муассак работать — не жить. Жить он намеревался потом, когда защитит диссертацию и переедет в Бордо или Тулузу, где у него будет свой дом, который он выберет и обставит согласно своим привычкам и вкусам. А пока — не все ли равно, где жить? Дом букиниста представлялся ему отрешенным от всего мира, почти потусторонним местом. Здесь, по крайней мере, ему никто не будет мешать. И потом, очень уж не хотелось выходить под дождь, который, похоже, зарядил на весь день, и бродить по городу в поисках гостиницы или квартиры — да еще неизвестно, удастся ли найти что-нибудь лучше!..

Месье Кайе запросил несколько больше, чем ожидал Леру, зато не стал требовать уплаты вперед и не выставил никаких условий. Букинист проводил жильца наверх и там, после осмотра комнат, вполне удовлетворившего Леру, вручил ему ключи.

Через несколько дней Леру уже полностью освоился на новом месте. Просыпался он всегда в одно и то же время — между семью и половиной восьмого. После двадцатиминутной пробежки трусцой и утреннего туалета переодевался, спускался на кухню и выпивал большую чашку кофе с молоком и двумя круассанами. Затем уезжал в клинику, возвращался обыкновенно поздно вечером — за исключением тех случаев, когда оставался дежурить, — и, легко поужинав, садился за диссертацию. В первом часу ночи он отрывался от работы, быстро делал все то, что необходимо проделать перед сном, и ложился. В клинике у него появились знакомые, он иногда принимал их приглашения, но по-настоящему любил бывать только у женатых — сказывалась затаенная тоска холостяка по семейному уюту. После таких вечеров его собственная квартира в доме месье Кайе казалась ему особенно унылой, а запах, встречавший в коридоре, еще более навязчивым. Однако Леру и в голову не приходило обставить комнаты по своему усмотрению или хотя бы просто для большего удобства передвинуть мебель. Он все оставил так, как оно было до него, и только купил некоторые книги и вещи, необходимые для работы.