В: — Вы специально ушли в те условия из города?
В.П.: — Да я город никогда не любил.
В: — К вам, наверняка, приезжали разные люди, — искать правду? О вас же тогда уже ходили слухи по всей России.
В.П.: — Да. У многих даже было мнение, что им эти контакты со мной как-то помогали. Но, я не входил в подробности, — за счет чего это происходило.
В: — Рассказывают, что к вам однажды приехал один, довольно известный, эзотерист, и показывал, как он «кундалини» поднимает:
В.П.: — Он не поднимал, он хотел мне это показать, но я его выставил за дверь. Напоил чаем и выставил. Я с такими людьми не общаюсь. Когда он что-то там заговорил, типа: — «Сейчас мой кундалини поднимется», — я на него так пристально посмотрел и говорю: — «Как же ты умирать-то будешь? Ведь ты стольким людям уже мозги запудрил:» Он ушел.
В: — Я слышал, что его эта встреча с вами «проняла», и он совсем уже глупыми вещами больше не занимается. А вас он очень зауважал:
В.П.: — Вообще, были люди, которых я сразу же отправлял обратно.
В: — Кого вы отправляли, а с кем общались? Каковы критерии?
В.П.: — Есть люди, которые приходят, чтобы что-то приобрести, а есть те, кто приходит, чтобы потерять. Так вот, те, кто приходит, чтобы потерять, — это мои люди. С этими я готов идти вместе.
В: — Можете привести примеры особенностей Российских Искателей, именно этой эпохи: шестидесятых — девяностых?
В.П.: — Петя — живой пример. Когда возникла эта парковая система в Алма- Ате, он стал ее приверженцем, да так в ней и завяз.
В: — Завяз? Почему?
В.П.: — Это Путь хороший, но очень долгий, его не хватит на одну жизнь. Я тоже в эту систему окунулся, но ненадолго.
В: — А Василия Пантелеевича вы встречали?
В.П.: — Да, виделся несколько раз.
В: — Что-нибудь можете о нем рассказать?
В.П.: — Ну, что, — хороший человек:
В: — И, все-таки, может быть вы расскажете какие-нибудь ситуации, которые были типичными для Российской Саньясы?
В.П.: — Ну, хорошо. Была одна женщина, с которой я был близок, но всем моим друзьям она не нравилась. Я ей сказал: — «Что ж, если мне приходится выбирать между тобой и друзьями, то придется тебе уйти!» Она говорит: — «Ладно, но можно мне еще пару недель побыть здесь, чтобы решить кое-какие вопросы с домом, с переездом, с родителями, — чтобы это не было все так внезапно?» Я отвечаю: — «Конечно, мне твое общество очень даже приятно, но так обстоятельства складываются, что тебе придется уйти». Наступил день, когда ей нужно уходить. Для нее это было — как вся жизнь рушится, все, что было построено, все планы на будущее, надежды и тому подобное, — все это рушится в один момент. Дальше — пустота. Я этим воспользовался и задал ей вопрос: — «Кто ты?» Она нашла сразу ответ, потому что у нее уже не было ничего, ее ничто не держало, все завязки порвались и, в тот момент, она просто была пустая. Она все поняла. Дальше я еще немного поднажал: — «Смотри глубже», — и она вспомнила все свои жизни, она вспомнила и поняла все. Ну, и изменилась полностью, конечно. После этого уже не было никакого вопроса, чтобы она уходила. Вот такой неожиданный прорыв. Хотя она никогда не занималась никакими Духовными поисками, никаким Дзеном.
В: — С Попандопуло вы давно знакомы?
В.П.: — Да, больше двадцати лет уже.
В: — Вы с ним какое-то время искали вместе?
В.П.: — Нет, отдельно. Нас с ним объединяет только взгляд на водку.
В: — Считаете ли вы эффективными его действия по «вычитанию» у человека всего лишнего, разрушению стереотипов?
В.П.: — Он играет. Он на этом не завяз. Другие — многие завязают, а он от своей системы свободен. А дает ли это эффект — не мне судить, а тем, с кем он так поступал.
В: — А для вас он не создавал никаких ситуаций?
В.П.: — Пытался. Много раз пытался, пока, наконец, не бросил эти попытки.
В: — А вы в таком стиле не работали?
В.П.: — Нет, это не мое амплуа.
В: — А какое — ваше?
В.П.: — Ну, вот я сейчас с тобой разговариваю. Так я и со всеми разговариваю. Так было всегда, еще до Кореи.
В: — А с Пелевиным как вы пересеклись?
В.П.: — Он приехал ко мне под Выборг подписать бумагу о согласии опубликовать мои переводы Кастанеды. Первые два тома они тогда с Попандопуло издали. Пелевин, как редактор, а Попандопуло — художник. А раз он приехал, я с ним разговорился. Он как-то сразу зацепился. Потом стал приезжать. Что-то до него дошло. Мы с ним шли до автобуса, — я его провожал. И я ему тогда сказал: — «Витя, ты понял, что нет прошлого, понял, что нет будущего, но ты пойми самую важную вещь, — что настоящего тоже нет!» Момент-то неуловим, где его границы! Пелевин аж чемоданы выронил: — «А где же я нахожусь-то???» Потом он часто приезжал ко мне на базу, подолгу у меня оставался:
В: — То, что описано у Пелевина, в «Чапаеве и Пустоте», как-то отражает ваше с ним общение?
В.П.: — Он использовал многое из того, что я высказывал. Все это он всунул в книжку от имени Чапаева. Писатель! — ему если что-то говоришь, — он все записывает, холера!
В: — Вы с «грибочками» много экспериментировали?