Карлос Кастанеда, книги 1-2 (ред. В.О.Пелевин, carlitoska)

Похожая картина наблюдается и с одним не слишком тонким приемом, который можно назвать «иссечением подлежащего». Дело в том, что Максимов — большой любитель нанизывания личных местоимений. На первый взгляд это плохо и первое, что приходит в голову — просто их удалить (хотя бы через одно), превратив эти предложения в односоставные. Но если просто делать это, то текст превращается в эдакую дневниковую хронику Васи Самопискина (Вышел на крыльцо. Огляделся. Ничего не понял.) Начало первой книги пестрит подобными иссечениями, а ближе к середине Пелевин уже практически полностью отказывается от этой порочной «техники».

Последняя треть первой книги, в плане верного слова, уже вполне себе гладка и лепа, и второй том разыгрывается как по нотам… до четырнадцатой главы. Тут у Пелевина отчего-то вдруг опускаются руки. Ему уже не хочется ничего делать и он намного чаще, чем в предыдущих главах оставляет текст Максимова как есть, а где правит — делает это почти через не могу. К середине пятнадцатой главы ему удается выйти из этой непонятной абстяги и он заканчивает вторую книгу практически на прежнем уровне, хотя и чуточку «другим человеком».

Примеров такой неоднородности можно было бы привести еще много, но и обозначенная ее топология уже заставляет подозревать, что предлагаемый текст — черновик. Более же всего говорит за это целый вагон очевидных описок, которые ну никак не остались бы в окончательном варианте. Например: «Я сумел открыть глаза и посмотрел через полузакрытые веки на землю перед собою. Был уже рассвет.» (стр. 410) Что вот это за на фиг?! В гипотетическом чистовике эти два предложения звучат, по-видимому, так: «Я сумел приоткрыть веки и посмотрел на землю перед собой. Рассвет уже наступил.» А вот еще: «Я загнал дона Хуана в угол и сказал, что интуитивно чувствую…» (стр. 276) Для меня, например, очевидно: это — не ошибка, это — неисправленная описка. Черновик.

Я не стану увлекаться здесь коллекционированием нечаянных ляпов, скажу только, что их много (вагон) и это прямо говорит о том, что текст никем не вычитывался.

И последнее замечание: в тексте постоянно встречаются различные обозначения длины, веса и т. д. Вначале все эти обозначения даются строго в английской системе мер, но довольно скоро начинается ничем не оправданный разнобой. Во второй книге, например, есть место, где на одной и той же 229-й странице рост Люсио указан в футах, а длина его дома и ширина рамады — в метрах. Как ни крути, это непорядок.

При всем этом, текст пелевинской редакции — это определенно лучшее, что произошло с Кастанедой в России в постсамиздатовский период. Я очень хвалю софийский пятый том, но он — самый легкий. Пятый том — сплошное безостановочное действие с константным ритмом, сотканное из очень несложных предложений. По большому счету, для человека, который называет себя редактором, не справиться с таким текстом — грех, а справиться — зачет. Первые же два тома — орешек, разгрызть который под силу только обладателю счастливой алмазной фиксы.

Работа, которую проделал Пелевин по приведению непролазных максимовских «темнот» к божескому виду (причем, умея соблюсти неподражаемую максимовскую «архитектонику языкового знака»!) поистине грандиозна, иначе не скажешь. Он действует тут как писатель, а не как технический редактор, поэтому и вопросы тут не столько к нему самому, сколько к издательствам, штат которых следовало бы комплектовать хотя бы одним не слишком толстым корректором. И если издательству «Миф» отсутствие такового в 1991 году простительно, то издательству «ЭКСМО-ПРЕСС» в 2000-м — уже вряд ли.

Между тем, как бы ни была хороша пелевинская редакция Кастанеды, в том виде, в каком она оказалась опубликована — она не для читателя. «Шумов» все таки многовато и эти шумы, к сожалению, все те чудесные всплески экзистенциальной поэзии, которые разбросанны по текстам Василия Павловича Максимова, аберрируют достаточно сильно. Думаю, что так.

Приложение № 3 (Краткий обзор текстов от официальных издательств)

КРАТКИЙ ОБЗОР ТЕКСТОВ ОТ ОФИЦИАЛЬНЫХ ИЗДАТЕЛЬСТВ

Татьяна Тульчинская (Третья книга) Та самая леди, которая прославилась выканьем дону Хуану:) Ее перевод имеет только историческое значение, из уважения к которому не станем говорить об этом переводе ничего плохого.