Затем он поднялся и пошел к голубой агаве, которая росла неподалеку от дома, рядом с верандой. Он взял твердый шип одного из центральных мясистых листьев, нагнул и повернул три раза. Круговое движение почти отделило шип от листа, он повис. Дон Хуан взял его между зубов и выдернул. Шип вышел из мякоти листа, таща за собой хвост белых нитевидных волокон, сросшихся с деревянным шипом, длиной около шестидесяти сантиметров. Все еще держа шип между зубами, дон Хуан скрутил волокна между ладонями и сделал шнур, который он обернул вокруг ног фигурки, чтобы свести их вместе. Он обматывал нижнюю часть фигурки, пока шнур не кончился. Затем он очень ловко приделал шип, как копье, к передней части фигурки, под сложенными руками так, что острый конец выступал из сцепленных ладоней. Он вновь использовал зубы и, осторожно потянув, вытащил почти весь шип, который теперь выглядел, как длинное копье, выступающее из груди фигурки. Не глядя больше на фигурку, дон Хуан положил ее в свою кожаную сумку. Усилия, казалось, вымотали его. Он растянулся на веранде и заснул.
Было уже темно, когда он проснулся. Мы поели из тех припасов, что я привез ему, и еще немного посидели на веранде. Затем дон Хуан пошел за дом, взяв с собой все три узла. Там он нарубил веток и сучьев и развел костер. Мы удобно уселись перед огнем, и он открыл все три узла. В одном были сухие части женского растения, в другом — все, что осталось от мужского, а в третьем оказалась стопка зеленых свежесрезанных частей дурмана.
Дон Хуан пошел к кормушке и вернулся с каменной ступкой, очень глубокой, похожей скорее на горшок, с мягко закругленным дном. Он сделал небольшое углубление и твердо установил ступку на земле. Затем он подбросил сучьев в костер, взял два узла с сухими частями мужского и женского растений и сразу высыпал их в ступку. Он встряхнул материю, чтобы убедиться, что все остатки попали куда нужно. Из третьего узла он извлек два свежих куска корня дурмана.
— Я хочу приготовить их специально для тебя, — сказал он.
— Что это за приготовления, дон Хуан?
Одна из этих частей происходит от женского растения, другая — от мужского. Это единственный случай, когда их следует положить вместе. Это части корня с глубины одного ярда (91,4 см.).
Он растер их в ступке равномерными ударами пестика. Делая это, он пел тихим голосом, который звучал, как монотонный гул без всякого ритма. Слов я не мог разобрать. Он был полностью погружен в работу.
Когда корни были окончательно раздроблены, он вынул из свертка немного листьев, свежесрезанных и очищенных, без единой дырочки или щербинки, проеденной гусеницами, и побросал их в ступку по одному. Затем он взял горсть цветов дурмана и тоже добавил их в ступку по одному. Я насчитал по 14 единиц каждого компонента; затем он достал свежие зеленые семенные коробочки, еще не раскрывшиеся, со всеми своими шипами. Я не мог сосчитать их, так как он бросил их в ступку все сразу, но я думаю, что их тоже было 14. Потом он добавил три стебля дурмана без листьев. Они были темно-красными и, казалось, принадлежали большим растениям, судя по многочисленным ответвлениям.
Когда все это было положено в ступку, он равномерными ударами растер содержимое в кашу. В определенный момент он наклонил ступку и рукой переложил всю смесь в старый горшок. Затем он протянул свою руку мне и я решил, что он просит ее вытереть. Вместо этого он схватил мою левую кисть и очень быстрым движением развел средний и безымянный пальцы по сторонам, после чего уколол меня кончиком своего ножа между пальцами и глубоко надрезал кожу вниз по безымянному пальцу. Он действовал с такой ловкостью и быстротой, что когда я отдернул руку, из нее уже обильно лилась кровь. Он опять схватил мою руку, поднял ее над горшком и помассировал, чтобы выпустить побольше крови.
Моя рука онемела. Я был в состоянии шока: странно холодный и напряженный, с давящим ощущением в груди и ушах. Я почувствовал, что куда-то соскальзываю с места, где сидел. Я падал в обморок. Он отпустил мою руку и перемешал содержимое горшка. Когда я очнулся от шока, я был действительно зол на него. Мне понадобилось довольно много времени, чтобы полностью прийти в себя.
Он положил в костер три больших камня и поставил на них горшок. К этой своей смеси он добавил еще что-то, что я принял за большой кусок столярного клея, и влил большой ковш воды, после чего оставил все это кипеть. Растения дурмана сами по себе имеют довольно специфический запах. Вместе с «клеем», который начал издавать сильнейшую вонь, они распространяли столь насыщенное испарение, что я с трудом сдерживал позывы рвоты.
Смесь кипела довольно долго в то время, как мы сидели неподвижно перед ней. Временами, когда ветер гнал испарения, вонь обволакивала меня, и я задерживал дыхание, всеми силами стараясь ее избежать.