Карлос Кастанеда, книги 1-2 (ред. В.О.Пелевин, carlitoska)

— Да, я видел, что Мескалито позволил тебе видеть часть урока Элихио, иначе ты смотрел бы на человека, который сидит или лежит. Во время последнего митота ты не заметил, чтобы люди там что-либо делали, не так ли?

На последнем митоте я не заметил, чтобы кто-нибудь из участников делал что-либо необычное. Я признался, что единственной моей записью было то, что некоторые ходили в кусты чаще других.

— Но ты увидел почти весь урок Элихио, — продолжал дон Хуан. — Подумай об этом. Понимаешь теперь, как великодушен Мескалито к тебе? Мескалито никогда не был так мягок ни с кем, насколько я знаю. Ни с одним. И все же ты не благодарен ему за его великодушие. Как можешь ты так тупо поворачиваться к нему спиной? Или, может, мне следует спросить: в отместку за что ты поворачиваешься спиной к Мескалито?

Я понял, что дон Хуан опять загоняет меня в угол. Я не мог ответить на его вопрос. Я всегда считал, что покончил с ученичеством для того, чтобы спасти себя, однако у меня не было четкого представления, от чего я спасаю себя и зачем. Мне захотелось побыстрее изменить направление разговора, и поэтому я оставил свое намеренье задавать приготовленные вопросы по порядку и спросил о самом важном:

— Не можешь ли ты рассказать мне о своей контролируемой глупости?

— Что ты хочешь знать о ней?

— Пожалуйста, скажи мне, дон Хуан, что же в точности представляет из себя контролируемая глупость?

Дон Хуан громко расхохотался и громко хлопнул себя по ляжке ладонью.

— Это контролируемая глупость, — сказал он, смеясь и снова хлопнул себя по ляжке.

— Что ты имеешь в виду?

— Я рад, что ты, наконец, спросил меня о моей контролируемой глупости после стольких лет, но меня совершенно не волновало бы, если бы ты не спросил о ней никогда. Все же я решил обрадоваться, как будто мне есть дело до того, что ты меня об этом спросил, словно то, есть мне до этого дело или нет, имеет какое-нибудь значение. Это и есть контролируемая глупость.

Мы оба громко засмеялись. Я обнял его. Я нашел его объяснение превосходным, хотя и не понял его до конца.

Мы сидели, как обычно, перед дверями его дома. Было позднее утро. Перед доном Хуаном лежала горка семян и он выбирал из них мусор. Я предложил ему свою помощь, но он отклонил ее, сказав, что семена — это подарок одному из его друзей в Центральной Мексике, и у меня нет достаточной силы, чтобы прикасаться к ним.

— С кем ты применяешь контролируемую глупость, дон Хуан? — спросил я после долгого молчания.

— Со всеми! — произнес он, улыбаясь.

Я почувствовал, что мне нужно вернуться к началу и спросил его, означает ли его контролируемая глупость, что его поступки никогда не бывают искренними, а являются лишь действиями актера?

— Мои поступки всегда искренни, но они лишь действия актера.

— Но тогда все, что ты делаешь, должно быть контролируемой глупостью! — воскликнул я, действительно удивленный.

— Да, все, — ответил он.

— Но ведь не может быть так, — возразил я, — что каждый из твоих поступков, есть только контролируемая глупость.

— Почему нет?

— Это означало бы, что тебя, в действительности, никто и ничто не волнует. Возьми, например, меня. Ты хочешь сказать, что для тебя не имеет значения, стану я человеком знания или нет, жив я или умер, делаю что-либо или нет?

— Верно, мне нет до этого дела. Ты, как и Люсио или как кто-либо еще в моей жизни, — моя контролируемая глупость.

Я испытал редкое чувство пустоты. Очевидно, что нет в мире такой причины, по которой дон Хуан должен был бы заботиться обо мне, но, с другой стороны, я был почти уверен, что ему есть дело до меня лично; я думал, что иначе и быть не может, поскольку он всегда уделял мне все свое внимание в любой момент, который я проводил с ним. Мне пришло в голову, что дон Хуан так говорит потому, что я ему надоел. В конце концов, я ведь отказался от его учения.

— Я чувствую, что мы говорим о разных вещах, — сказал я. — Мне не следовало приводить в пример самого себя. Я имел в виду, что должно же быть в мире что-то, до чего тебе есть дело, в том смысле, что это не контролируемая глупость. Я не думаю, что можно было бы продолжать жить, если окажется, что нам действительно ни до чего нет дела.

— Это относится к тебе. Вещи имеют значение для тебя. Ты спросил меня о моей контролируемой глупости, и я сказал тебе, что все, что я делаю по отношению к себе и к другим людям, есть глупость, потому что ничто не имеет значения.

— Я хочу сказать, дон Хуан, что если для тебя ничто не имеет значения, то как ты можешь продолжать жить?

Он засмеялся и после короткой паузы, во время которой он, казалось, решал отвечать мне или нет, встал и пошел за дом.

— Подожди, подожди, дон Хуан, — воскликнул я, — я действительно хочу это выяснить; ты должен объяснить мне, что ты имеешь в виду.