Карлос Кастанеда, книги 1-3

— Я уже говорил тебе, что секрет сильного тела не в том, что ты делаешь для него, а в том, что ты не делаешь, — сказал он наконец. — Теперь для тебя пришло время не делать того, что ты делаешь всегда. Сиди здесь, пока мы не уйдем, и не делай.

— Я не понял тебя, дон Хуан.

Он положил руки на мои записи и взял их у меня. Осторожно сложив страницы блокнота, он перехватил их резиновой ленточкой, а затем швырнул его, как диск, далеко в чапараль.

Я был шокирован и начал протестовать, но он зажал мой рот рукой. Указав на большой куст, он сказал, чтобы я сконцентрировал свое внимание не на листьях, а на тени от листьев. Он сказал, что бег в темноте не обязательно должен вызываться страхом, а может быть и естественной реакцией здорового тела, которое знает, как «не делать». Он повторял вновь и вновь шепотом, что «не делать» того, что я знаю, как делать, является ключом к силе. При наблюдении за деревом тем, что я знал, как сделать, было немедленно сфокусировать взгляд на листьях. Тени от листьев или промежутки между листьями никогда меня не заботили. Его последним наставлением было, чтобы я начал фокусировать взгляд на листьях одной ветви, а затем постепенно расширил охват до всего дерева, и чтобы я не возвращал глаза обратно к листьям, потому что первым осмысленным шагом к накоплению силы было позволить телу «не делать».

Возможно, из-за усталости или нервного возбуждения я так погрузился в тени от листьев, что к тому времени, когда дон Хуан поднялся, я уже мог воспринимать группу темных масс так же эффективно, как в нормальных условиях я воспринимал листву. Общий результат был поразительным. Я сказал дону Хуану, что хотел бы остаться еще. Он засмеялся и похлопал меня по шляпе.

— Я же сказал тебе, что телу нравятся подобные вещи, — сказал он.

Затем он сказал, что я должен позволить своей накопленной силе провести меня через кусты к моему блокноту. Он мягко толкнул меня в чапараль. Какое-то время я шел бессознательно и затем наткнулся на него. Я подумал, что, наверное, бессознательно запомнил направление, в котором дон Хуан бросил его. Он объяснил это, сказав, что я шел прямо к блокноту, потому что мое тело долгое время пропитывалось «неделанием».

15. Неделание

Среда, 11 апреля 1962 года

Когда мы возвратились к дому дона Хуана, он посоветовал мне заняться своими заметками, как будто ничего не случилось, не говоря и даже не думая о событиях, которые произошли.

После отдыха он заявил, что нам следует покинуть это место на несколько дней, потому что желательно иметь какое-то расстояние между нами и теми «существами». Он сказал, что они глубоко на меня повлияли, хотя я еще не заметил эффекта, потому что мое тело недостаточно чувствительно. Но через короткое время я серьезно заболею, если не поеду к «месту своего предрасположения», чтобы очиститься и восстановить свои силы.

Мы уехали перед восходом, держа путь на север, и после утомительной езды и быстрой ходьбы прибыли на вершину холма во второй половине дня.

Дон Хуан, как он делал раньше, покрыл место, где я уже однажды спал, маленькими ветками и листьями. Затем он дал мне горсть листьев, чтобы я положил их на кожу живота, и велел мне лечь отдохнуть. Он подготовил другое место для себя немного левее, примерно в двух метрах от моей головы, и тоже лег.

Через какое-то время я начал ощущать тепло и превосходное самочувствие. Это было ощущение физического удобства. Чувство, что я подвешен в воздухе. Я был полностью согласен с доном Хуаном, что «постель из струн» будет поддерживать меня парящим. Я описал свои невероятные физические ощущения.

Уверенным тоном дон Хуан заявил, что для этой самой цели и сделана «постель».

— Я не могу поверить, что это возможно! — воскликнул я.

Дон Хуан принял мое заявление буквально и укорил меня. Он сказал, что устал от того, что я действую как крайне важное существо, которому вновь и вновь следует давать доказательства, что мир неизмерим и чудесен.

Я попытался объяснить, что мое риторическое восклицание не имело значения. Он заявил, что, если бы это было так, я бы сказал что-нибудь другое. Казалось, он серьезно недоволен мною. Я наполовину выпрямился и стал извиняться. Но он засмеялся и, подражая моей манере говорить, предложил целый ряд высокопарных риторических восклицаний, которые я мог бы использовать. В конце концов я засмеялся над рассчитанной абсурдностью некоторых предложенных им вариантов.

Он усмехнулся и мягким тоном напомнил, что я должен стремиться отрешиться от себя и отдаться ощущению парения.

Убаюкивающие чувства мира и благополучия, которые я испытал в этом таинственном месте, пробудили во мне какие-то глубоко погребенные эмоции. Я начал говорить о своей жизни. Я признался, что никогда не уважал и не любил никого, даже самого себя, и что я всегда чувствовал себя злым от рождения, поэтому мое отношение к другим всегда прикрывалось определенной бравадой и наглостью.

— Верно, — сказал дон Хуан. — Ты не любишь себя совершенно.