Карлос Кастанеда, книги 1-3

В какой-то момент, когда я уже довольно долго выдерживал пристальный взгляд, я почувствовал, что весь горный хребет движется ко мне. Это чувство сопровождалось необычным возбуждением внизу моего живота. Неудобство стало таким острым, что я поднялся.

— Сиди! — крикнул дон Хуан, но я уже был на ногах. Из моего нового положения казалось, что желтоватое образование находится ниже, на предгорьях. Я вновь уселся, не отрывая глаз, И образование переместилось на более высокое место. Секунду я смотрел на него, а затем внезапно восстановил правильную перспективу. Я сообразил, что то, на что я смотрел, находилось не в горах, а было в действительности куском желтовато-зеленой материи, свисавшим с кактуса прямо передо мной.

Я громко рассмеялся и объяснил дону Хуану, что сумерки помогли создать оптическую иллюзию.

Он поднялся и, подойдя к тому месту, где висел лоскут, снял его, сложил и положил в свою сумку.

— Для чего ты это делаешь? — спросил я.

— Потому что этот лоскут имеет силу, — сказал он спокойно. — Какое-то время у тебя с ним шло неплохо, и нельзя сказать, что случилось бы, останься ты сидеть.

Пятница, 13 апреля 1962 года

На рассвете мы отправились в горы. Они оказались удивительно далеко. К полудню мы вошли в один из каньонов. В его неглубоких лужах была вода. Мы сели отдохнуть в тени нависшей скалы.

Горы были частями монументального лавового потока. За тысячелетия отвердевшая лава превратилась в пористый темно-коричневый камень. Лишь несколько чахлых травинок росло в трещинах между камнями.

Глядя вверх на почти отвесные стены каньона, я ощутил неприятное чувство в нижней части живота. Стены были высотой в сотни метров и создавали ощущение, что они приближаются ко мне. Солнце находилось почти над головой, слегка клонясь к юго-западу.

— Стань тут, — сказал дон Хуан и повернул меня так, чтобы я смотрел в направлении солнца.

Он велел мне пристально смотреть на каменную стену надо мной.

Вид был ошеломляющим. Величественная высота лавового потока потрясала воображение, и я стал думать о том, каким же было извержение. Несколько раз я осмотрел стены каньона сверху донизу. Меня захватило богатство красок каменной стены. Там были все вообразимые оттенки. На каждой скале были пятна светло-зеленого мха или лишайника. Я посмотрел прямо вверх и заметил, что солнечный свет создает очень необычные отражения, касаясь блестящих поверхностей отвердевшей лавы.

Я смотрел на тот участок гор, где отражался солнечный свет. Солнце уплывало, яркость отражения уменьшалась, и наконец оно полностью погасло.

Я взглянул на каньон и увидел еще один участок с такими же захватывающими отражениями. Я сказал дону Хуану об этом и заметил еще один участок света, затем еще один в другом месте и еще один, пока весь каньон не был охвачен большими пятнами света.

У меня закружилась голова. Даже закрывая глаза, я продолжал видеть блестящий свет. Я обхватил голову руками и попытался заползти под нависший гребень, но дон Хуан сильно сжал мою руку, велев смотреть на каменную стену и попытаться выделить пятна глубокой темноты среди полей света.

Я не хотел смотреть туда, потому что сияние беспокоило мои глаза. Я сказал, что происходящее со мной похоже на то, что бывает, когда смотришь на солнечную улицу через окно, а затем видишь повсюду черный силуэт рамы.

Дон Хуан покачал головой и засмеялся. Он выпустил мою руку, и мы опять уселись под нависшим гребнем.

Я переваривал свои впечатления от вида вокруг, когда дон Хуан после долгого молчания внезапно заговорил драматическим голосом.

— Я привел тебя сюда для того, чтобы научить одной вещи, — сказал он и сделал паузу. — Ты собираешься учиться неделанию. И мы можем начать говорить об этом, потому что для тебя никак невозможно начать иначе. Я думал, что ты можешь схватиться за неделание без того, чтобы я говорил об этом. Я ошибался.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, дон Хуан.

— Это не имеет значения, — сказал он. — Я собираюсь рассказать тебе о том, что очень просто, но очень трудно в исполнении. Я собираюсь рассказать тебе о неделании, несмотря на то что нет никакого способа говорить о нем, потому что его делает тело.

Он несколько раз поглядел на меня и сказал, что я должен уделить особое внимание тому, что он скажет.

Я закрыл свой блокнот, но, к моему изумлению, он настоял на том, чтобы я писал дальше.

— Неделание столь трудно и столь могущественно, что ты не должен говорить о нем, — сказал он, — до тех пор пока не остановишь мир. Только после этого ты можешь свободно говорить о нем, если это именно то, что ты хочешь делать.

Дон Хуан огляделся и указал на большую скалу.

— Эта скала является скалой из-за делания, — сказал он.

Мы взглянули друг на друга, и он улыбнулся. Я ждал объяснения, но он молчал. Наконец я вынужден был сказать, что не понимаю, о чем он говорит.

— Это делание — воскликнул он.

— Извини?

— Это тоже делание.

— О чем ты говоришь, дон Хуан?

— Делание является тем, что делает скалу скалой, а куст кустом. Делание является тем, что делает тебя тобой, а меня мной.