Карлос Кастанеда, книги 1-3

— Скажем, ты можешь их почувствовать. Самое трудное, что есть на пути воина, это понять, что мир является чувством. Когда делаешь неделание, то чувствуешь мир через линии.

Он замолчал и с любопытством посмотрел на меня. Подняв брови, он широко раскрыл глаза и мигнул. Эффект был такой, словно мигнули глаза птицы. Почти мгновенно я ощутил неудобство и тошноту. Казалось, кто-то действительно надавил мне на живот.

— Видишь, что я имею в виду? — спросил дон Хуан и отвел глаза.

Я сказал, что почувствовал тошноту, и он заметил как нечто само собой разумеющееся, что знает это и что он старался дать мне почувствовать линии мира своими глазами. Я не мог принять на веру, что это он заставил меня испытать такое чувство. Я выразил свои сомнения. Мне было трудно поверить, что он вызвал у меня ощущение тошноты, никак не действуя на меня физически.

— Неделание очень просто, но и очень сложно. Дело здесь не в понимании, а в овладении этим. Видение, конечно, является конечным достижением человека знания. И видение достижимо только тогда, когда он остановил мир, пользуясь техникой неделания.

Я невольно улыбнулся. Я не понял, что он имеет в виду.

— Когда кто-нибудь делает что-либо с людьми, — сказал он, — заботиться надо лишь о том, чтобы предоставить все дело их телам. Именно это я и делал с тобой до сих пор, давая твоему телу знания. Кому какое дело до того, понимаешь ты или нет?

— Но это нечестно, дон Хуан. Я хочу все понимать. В противном случае приезжать сюда будет пустой тратой моего времени.

— Тратой твоего времени! — воскликнул он, пародируя тон моего голоса. — Ты действительно о себе очень высокого мнения.

Он поднялся и сказал, что мы отправляемся на прогулку к вершине лавового пика справа от нас.

Подъем на вершину был мучительным. Это было настоящим альпинизмом, разве что не было веревок, чтобы помогать нам и поддерживать нас. Дон Хуан неоднократно говорил мне, чтобы я не смотрел вниз; несколько раз ему приходилось тащить меня вверх, когда я начинал соскальзывать со скалы. Я чувствовал себя ужасно раздраженным тем, что дон Хуан, будучи таким старым, вынужден помогать мне. Я сказал, что нахожусь в плохом физическом состоянии, потому что слишком ленив, чтобы делать какие-либо упражнения. Он ответил, что, как только достигаешь определенного уровня личной силы, упражнения или тренировки любого рода становятся ненужными, поскольку все, что нужно, чтобы быть в безупречном состоянии, — это вовлечь себя в неделание.

Когда мы достигли вершины, я лег. Мне чуть не стало плохо. Он покатал меня из стороны в сторону, подталкивая ногой, как уже делал один раз раньше. Мало-помалу это движение привело меня в равновесие. Но я чувствовал себя нервозно. Я словно ожидал неожиданного появления чего-то непонятного. Два-три раза я непроизвольно оглядывался по сторонам. Дон Хуан не сказал ни слова, но смотрел в том же направлении, что и я.

— Тени — любопытное явление, — сказал он внезапно. — Ты, должно быть, заметил, что одна из них следует за нами.

— Ничего подобного я не заметил, — возразил я громким голосом.

Дон Хуан сказал, что мое тело заметило нашего преследователя, несмотря на мое упрямое сопротивление, и доверительным тоном сообщил, что нет ничего необычного в том, что за нами следует тень.

— Это просто сила, — сказал он. — Эти горы наполнены ими. Она очень напоминает то существо, которое испугало тебя прошлой ночью.

Я захотел узнать, могу ли я воспринять ее сам. Он объяснил, что в дневное время я могу только чувствовать ее присутствие.

Я попросил объяснить, почему он называет ее тенью, когда она явно не походит на тень от булыжника. Он ответил, что то и другое имеют одинаковые линии, поэтому то и другое являются тенями.

Он указал на длинный камень, стоящий прямо перед нами.

— Взгляни на тень от этого камня, — сказал он. — Тень является камнем и в то же время нет. Наблюдать за камнем для того, чтобы понять, что такое камень, — это делание, а наблюдать за его тенью — неделание. Тени похожи на двери, двери в неделание. Человек знания, например, может проникнуть в глубочайшие чувства людей, наблюдая за их тенями.

— В них есть движение? — спросил я.

— Можно сказать, что в них есть движение, или ты можешь сказать, что в них видны линии мира, или что через них приходят ощущения.

— Но каким образом ощущения приходят из теней, дон Хуан?

— Верить в то, что тени являются просто тенями, это делание, — объяснил он. — Такая вера довольно глупа. Думай об этом так: во всем на свете заключено настолько больше того, что мы видим, что, очевидно, должно быть намного больше и в тенях. В конце концов, то, что делает их тенями, является просто нашим деланием.

Последовало долгое молчание. Я не знал, что еще сказать.

— Приближается конец дня, — сказал дон Хуан, глядя в небо. — Ты должен использовать этот яркий солнечный свет для того, чтобы выполнить последнее упражнение.