Карлос Кастанеда, книги 1-3

Он засмеялся и сказал, что «видел», пока я говорил. Он рекомендовал не сожалеть ни о чем из того, что я сделал, потому что выделять чьи-то поступки как плохие, некрасивые или злые означало принимать на себя ни с чем не сравнимую важность.

Я нервно пошевелился, и постель из листьев издала шуршащий звук. Дон Хуан сказал, что, если я хочу отдохнуть, я не должен раздражать свои листья, а должен подражать ему, то есть не делать никаких движений. Он сказал, что в своем «видении» наткнулся на одно из моих настроений. Какое-то время он колебался, видимо, подыскивая подходящее слово, а затем сказал, что настроение, о котором он говорит, являлось состоянием ума, в которое я постоянно проваливаюсь. Он описал это как нечто вроде двери в ловушку, которая неожиданно открывается и проглатывает меня.

Я попросил его быть более точным. Он сказал, что невозможно быть конкретным, говоря о «видении».

Прежде чем я успел сказать что-либо еще, он велел мне расслабиться, но не засыпать и продолжать бодрствовать так долго, как только я смогу. Он сказал, что «постель из струн» сделана исключительно для того, чтобы позволить воину прийти к состоянию покоя и хорошего самочувствия.

Драматическим тоном дон Хуан заявил, что хорошее самочувствие является состоянием, за которым следует ухаживать. Состояние, с которым следует познакомиться, чтобы искать его.

— Ты не знаешь, что такое хорошее самочувствие, потому что никогда не испытывал его, — сказал он.

Я не согласился с ним, но он продолжал настаивать, что хорошее самочувствие является достижением, к которому стремятся сознательно. Он сказал, что единственная вещь, которую я умею искать, — чувство дезориентации, плохого самочувствия и замешательства.

Он насмешливо засмеялся и заверил меня, что, для того чтобы сделать себя жалким, я вынужден был работать самым интенсивным образом и что абсурдно не понимать возможности работать точно так же, чтобы сделать себя цельным и сильным.

— Трюк в том, на чем человек делает ударение, — сказал он. — Мы или делаем себя жалкими, или делаем себя сильными. Количество работы одно и то же.

Я закрыл глаза и опять расслабился, почувствовав, что парю; какое-то время мне действительно казалось, что я двигаюсь сквозь пространство, как лист. Хотя это было бесконечно приятно, ощущение напомнило мне времена, когда я болел, когда у меня кружилась голова и я испытывал ощущение вращения. Я подумал, что я съел что-нибудь нехорошее.

Я слышал, что говорит дон Хуан, но не делал никакого усилия прислушаться. Я попытался перебрать в уме все, что съел за сегодняшний день, но не смог вызвать в себе интереса. Казалось, это не имело значения.

— Следи за тем, как меняется солнечный свет, — сказал он.

Его голос был отчетливым. Я подумал, что он похож на текучую и теплую воду.

Небо к западу было совершенно чистым от облаков, и солнечный свет был захватывающим. Возможно, намек дона Хуана сделал желтоватый отблеск вечернего солнца поистине величественным.

— Пусть этот отсвет воспламенит тебя, — сказал дон Хуан. — Прежде чем зайдет солнце, ты должен полностью успокоиться и восстановиться, потому что завтра или послезавтра ты будешь учиться неделанию.

— Учиться неделанию чего? — спросил я.

— Не думай об этом сейчас, — сказал он. — Подожди, пока мы окажемся вон в тех горах.

Он указал на далекие, зубчатые и темные, угрожающе выглядящие пики на севере.

Четверг, 12 апреля 1962 года

Мы достигли горной пустыни возле лавовых гор во второй половине дня. Темно-коричневые лавовые горы вдалеке выглядели почти враждебно. Солнце висело очень низко над горизонтом и отсвечивало на западном склоне отвердевшей лавы, вплетая в ее темно-коричневый цвет раздражающие блики желтых отражений.

Я не мог отвести глаз. Пики были действительно гипнотизирующими.

К концу дня вдали показались низкие склоны гор. В горной пустыне было очень мало растительности. Я видел только кактусы и какую-то высокую траву, которая росла пучками.

Дон Хуан остановился отдохнуть. Он уселся, осторожно прислонил свои фляги с пищей к скале и сказал, что здесь мы проведем ночь. Он выбрал довольно высокое место. Оттуда, где я стоял, я мог видеть очень далеко вокруг.

День был облачный, и сумерки быстро охватили местность. Я погрузился в наблюдение, с какой быстротой малиновые облака на западе меняли свой цвет на однообразный темно-серый.

Дон Хуан поднялся и пошел в кусты. Когда он вернулся, силуэт лавовых гор стал темной массой. Дон Хуан сел рядом со мной и обратил мое внимание на то, что казалось естественным образованием в горах к северо-востоку. Это было место, окраска которого была намного светлее окружающего. В то время как весь гребень лавовых гор выглядел в сумерках однообразно темно-коричневым, место, на которое он указывал, было желтоватым или темно-бежевым. Я не мог понять, что это. Долгое время я смотрел. Казалось, оно движется или пульсирует. Когда я скосил глаза, оно действительно стало дрожать, как если бы его колыхал ветер.

— Смотри на него пристально, — скомандовал дон Хуан.