Карлсон, танцующий фламенко. Неудобные сюжеты

Гастрольный график Isabelle Geffroy, скопированный из космической сказки под названием Internet, пестрил обведёнными датами да вычеркнутыми днями суетных близнецовых недель. Алиса качала головой, поглядывая из окошка на окрестности града N – а именно, на «places of interest» микрорайона Корытное (на улице, чай, не Франция: улица-дзержинского-дом-один), где притомилась крошечная её скворечня с вмурованным в стены счётчиком: тик-так, тик-так, конечно, «Ce n’est pas votre argent Qui fera mon bonheur»[12], конечно, «Je veux de l’ amour, de la joie, De la bonne humeur»[13], однако прописную истинку за всё надо платить Алиса усвоила, кажется, ещё до знакомства c Белым Кроликом: ну то есть ещё до похода к королеве, до пресловутой казни карточной колоды, из которой так и сыпались отрубленные головы верноподданных королей, дам и валетов… и зачем только В.В.[14] назвал её, Алису, – Аней, зачем отправил по этапу через эту вот Страну Чудес, конца-края которой не видно? О, родные осины, о, «все станции, кроме Есино»! О, то берёзка, то рябинка, то куст ракиты за ок… ракиты или калины? Алиса не могла вспомнить, и потому снова улетела в мыслях: быть может, г-н Набоков и сейчас пишет о ней, пишет о её сроке в N-ске, да только она не знает о том ничегошеньки? Ах, как хотелось бы ей подсмотреть, вчитаться в «продолжение банкета», но где? Где это место? И как, как скостить срок?.. Эх, великорусская бол-лит-ра, типун тебе на билингву! За всё надо платить, повторяла Алиса ещё в экс-шкурке, когда путешествовала, так скажем, более интенсивно, но что о том… морока! Подпорченная переизданиями и экранизациями, девичья карма отягощалась, отягощалась, пока не отяжелела, наконец, до того, что барышня не осела (всего-то от невозможности взлететь! прыгнуть выше ауры!) в местечке девятьсот третьего года рождения – так, по крайней мере, сказывает летопись, – выбраться на свет белых ночей из коего можно было только по трассе М20 – и только при хорошем раскладе.

Прирост населения, как сообщалось Постчудесным Информбюро, в городе N почти прекратился, смертность превысила рождаемость (здоровых адекватных мужских особей фактически не осталось – уцелевшие же к участию в игрищах по воспроизводству вида оказывались не шибко годными): лишь стайки недобитых в лагерях мутноглазых стариканов, верящих «в нового бодрого» Кобу (привет, однофамилец![15]) да всяческих деклассированных элементов (привет, Янка![16]) орошали напрасными словесами не поднятую с колен, как было обещано, страну. Увы и ах, однако-с постылая тишина N-ских окраин вмещала в себя куда больше оттенков, нежели пятьдесят – серого, особенно если заглянуть в окна венцов корытостроения! Но не будем. Не будем заглядывать, дабы совсем не расстроиться: послушаем уж лучше Алису. Она не хнычет, она лишь констатирует: «И ржавчина, везде эта ржавчина…» – тут связь внезапно обрывается и мы замечаем на подлунном экранчике те самые полки с бестселлерами, на которых танцует зазеркальное Алисино имя. Онито, книги, и держат нашу девочку на плаву. Её книги.