Карлсон, танцующий фламенко. Неудобные сюжеты

Весь день перед концертом Алиса Л. бродит по городу, но питерские places of interest не увлекают, не завораживают. Что она делает здесь, на шарике, что ей вообще тут надо? О, дьявольский сансаркин круг! Неужто Кэролл и это придумал? Или Набоков не так перевёл, а она теперь за них расхлёбывай-отдувайся?.. У других вон персонажи как персонажи выходят, крепкие да румяные, а эти такого нагородили! Чем думали, когда остов лепили? Чем карточный домик клеили?.. Печалясь да вытирая кулачком слёзы, Алиса добрела-таки к вечеру до концертного зала: в последний раз так в последний раз, ей ли привыкать! И пусть, пусть верноподданные превратятся в колоду карт, пусть глупая герцогиня, наконец, замолчит, пусть Белый Кролик перестанет дрожать от страха перед королевой! Она, Алиса, больше никуда не поедет, etc., ну а в сухом остатке вот что: как прошёл концерт Изабель Жеффруа, Алиса Л. помнит плохо, а хорошо помнит лишь то, что по его окончании спешно пробивается к охране да просит вызвать Anja Maurois. И она вскоре появляется, и гематитовые глаза её мечут молнии, и коралловый рот её негодует, и фарфоровая её блузка дрожит на высокой груди: «ЭТО невозможно. Вы хотя б понимаете, что ЭТО невозможно, нет? Не ищите неприятностей там, где можно их избежать!.. Ну-ну, возьмите себя в руки! Возьмите салфетку…» – когда же Anja Maurois протягивает Алисе Л. шёлковый носовой платок, все вдруг оборачиваются: Изабель тут как тут, за спиной, Изабель любопытствует, что интересного без неё происходит. И тогда Алиса Л. передаёт ей книжку: ту самую книжку с картинками Ёжика и Медвежонка. Переворачивая страницы, рассказывает, как сидели они у реки да смотрели на звёзды. Смотрит Изабель в глаза и говорит, что мечтает хотя бы раз в жизни посидеть вот так же, потому что, как и она, хочет свободы и радости: Je veux!.. Изабель усиленно вникает в хромой французский Алисы, а потом подзывает Anja Maurois и просит покатать их – без всякой только охраны – по ночному городу.

… … …

Идеальная Anja Maurois идеально ведёт идеальную машину – идеальная машина идеально слушается идеальную Anja Maurois. На неидеальной набережной Фонтанки Алиса Лидделл с Изабель Жеффруа выходят из авто и идут к воде. Anja Maurois, оставшись в салоне, не спускает с них глаз – впрочем, всё, что она видит, – это держащихся за лапы Ёжика и Медвежонка: они смотрят на звёзды, считают их и чему-то смеются. Перевернув последнюю страницу альбома Алисы Лидделл, Anja Maurois улыбается той самой улыбкой, разгадать тайну которой не смог никто, никогда.

«Никто, никогда…» – шепчет она, силясь не смотреть за окно, и потому не видит, как две тени уж парят над землёй, поднимаясь всё выше и выше, – а держит их зонтик с радужными картинками: зонтик, купленный первого мая на одном парижском аукционе, где выставлялись, помимо всего прочего, цветные сны Оле Лукойе.

босса-нова [ЁЖИКОВ]

– А что ж с нами станет?

– Мы тоже можем пролететь.

– Как птицы?

– Ага.

– А куда?

– К югу, – сказал Ёжик[24].

А вы поживите с фамилией Ёжиков! Он и жил. Развёлся же, кроме шуток русских, первого апреля: благоверная, нацепившая спешно девичью, фыркнула:

«А ты Ёжиковым жил – Ёжиковым помрёшь: не трать на меня время». Прозвучало сие как жил дрожал – умирал дрожал, но Козловская не читала: писала дам$tory, и иже с её издателем.

Позже, услышав от какой-нибудь проходящей – транзитец – фейки сакраментальную фразу, касающуюся исключительно его, как выражаются нынешние манагеры, тайм-простигосподи-менеджмента, попыток удержать нежнокрылую боле не делал: «Когда меня бросали, я сочинял вальс» – запомнил Ёжиков подслушанное в «Прощальном послании»[25] признание, и всерьёз задумался, что делать, коли ты не Шопен, а тебя всё равно бросают.

Или, скорее, так: что делать, если даже Шопена бросали.

И вообще.