Карма

— О, Боже, — шепчу я, хватая его за плечи. Это действие настолько грубое и неуклюжее, но оно посылает электрический заряд по моему телу.

Я скольжу по всей его длине, насухо насаживаясь на член, пока не намочу его через трусики. Я играю с темпом и давлением, пока мои глаза не закатываются, я гонюсь за своим удовольствием.

Моим и только моим.

Я хватаюсь за края его маски, прижимаясь лбом к пластиковому барьеру, защищающему меня от зла. Мои пальцы впиваются в маску, слегка сминая ее, когда я чувствую, что приближаюсь к оргазму.

Я прикусываю губу так сильно, как только могу, чтобы звуки моего оргазма не вырвались наружу. Удовольствие захватывает меня удушающей волной и не отпускает до тех пор, пока я не чувствую, что могу упасть в обморок. Мои бедра дрожат, и я чуть не ломаю маску пополам, крича про себя.

Когда я заканчиваю, я слезаю с него и закрываю рот рукой. Тяжесть вины давит на меня так, что я не могу дышать. Несмотря на то, что я не целовала его и вообще ничего не делала, а просто воспользовалась тем, что было подо мной, я почти уверена, что только что изменила Сэму.

Маска Нокса смотрит на меня, в то время как он прислоняется головой к стене. Никто не должен знать, что я кончила на его член. Я не могу даже…

Он открывает глаза и смотрит на меня.

О, Боже. Он что-то помнит? Знает ли он, что я только что с ним сделала?

Если он знает, я не смогу оставить его в живых.

— Где я? — шепчу я, и девушка с облегчением вздыхает.

Я не подал виду, что чувствовал, что она со мной делала, потому что всё это время был в сознании. Она тупая, если думает, что я выпью хоть что-нибудь из того, что она оставляет мне. Бо̀льшая часть того, что было в этой чашке, впиталась в пол.

Но ее прикосновения к моему члену? О, Боже. Затем она забралась сверху и скакала на мне так, как ни одна другая раньше. Мне пришлось прикинуться идиотом. Судя по тому, как она зажимала рот рукой, я не думаю, что она намеревалась кончить, «используя меня». Я не знаю наверняка. Но мне это охренеть как понравилось, и я до боли хочу, чтобы ее теплая, скользкая, прикрытая трусиками киска терлась о мою обнаженную кожу.

Затем она берет чертов молоток, и мой член скукоживается. Вместо того, чтобы расслабиться после оргазма, кажется, она еще больше злится.

— Доброе утро, — говорит она, постукивая молотком по ладони.

Я смотрю на утренний свет, льющийся через окно спальни. Тусклая синева смотрит на меня вместо той черноты, которую я ожидал. Мои глаза ищут часы, и когда я их нахожу, я дергаю цепи. Уже больше шести утра. Она понятия не имеет, на что она меня обрекает, если не пустит на вечеринку.

— Мне нужно уходить, — говорю я, поднимая на нее глаза. Я понимаю, что снова в маске, и тянусь, чтобы снять ее.

— Оставь.

— Зачем?

— Скажи мне, кто они, — требует она.

Она что, собирается ударить меня молотком, если я ничего не скажу? После того, как кончила на мне? Это еще больший пиздец.

— Я… не могу, — говорю я.

Она не понимает. Я буквально, блядь, не могу.

Она опускается на колени и, прежде чем я успеваю среагировать, приставляет гвоздь к моей мошонке и бьет по нему головкой молотка. Она буквально только что сыграла в «прикрепи хвост ослу» с моей мошонкой. Я вскрикиваю, когда ослепляющая боль проносится от моих яичек к члену, а затем всё остальное тело наполняется острым жаром. Я никогда не испытывал такой агонии.

Я инстинктивно пытаюсь поднять ноги, но не могу. Любое движение пронзает еще одной волной боли. Я с силой подтягиваю ноги, благодарный, что она не ударила молотком и по яйцам. По крайней мере пока.

Но затем она приближается ко мне с другим гвоздем, и чувство благодарности испаряется.

— Я подумала, ты не будешь против еще одного пирсинга, — говорит она, проводя пальцем по одной из металлических штанг в моем члене.

— Я не ожидал, что это свидание пройдет именно так, — говорю я. С каждым произнесенным с болью словом, у меня во рту собирается слюна.

— Так ты не спал?

— Конечно, я не спал, ты, садистская сука! Кто сначала кончает, а в следующую минуту переходит к такому насилию?

— Карма, я думаю.

— Карма — это тупая пизда, — говорю я.

Наверное, я это заслужил. В моих руках были ножи и пистолеты, из-за которых умирали люди. Я голыми руками забирал жизни. Я предал все жизненные принципы, какие только можно, чтобы оказаться здесь, с ее соками на моем члене и металлическими гвоздями в мошонке. Я, наверное, заслужил удар прямо в свой член, но давайте не будем подкидывать ей новые идеи.

Кожа моих яиц напрягается, когда я пытаюсь перенести вес тела на другое бедро.

— Ты уже собираешься мне рассказать? Или мне нужно проткнуть твои руки гвоздями, как вы сделали с моим отцом?

— Так вот о чем речь? Вендетта длиной в десятилетие?

— Потеря родителя таким травмирующим способом позволяет легко держать обиду так долго, — огрызается она.

— Я не причинил вреда ни тебе, ни твоему отцу, — напоминаю я ей.

— Ты — всё, что связывает меня с теми, кто это сделал.

— И ты думаешь, что прибивание моих яиц к полу каким-то образом компенсирует смерть твоего отца?

Она поджимает губы.

— Я не знаю, как еще заставить тебя говорить.