Читаем Карманная книжка для приезжающих на зиму в Москву полностью

Сколько бы могло представиться здесь нравственных рассуждений о роскоши! – Но какая до того нужда? Здесь виден только ваш блеск, а не мрачность. Тут видны прелести лица, а не безобразие души. Тут все пороки под личиною и все дела и таинства под завесою. Что за дело исчислять тех людей, которые подавлены пышностью? Что за нужда до тех людей, которые в селах едят заплесневелый хлеб, оттого что в городе появилась какая-нибудь новая мода? He нужно нам соображать, что великое множество лошадей, на которых привезены празднолюбцы, и те тысячи слуг, которые определены ездить на запятках, все исхищены от хлебопашества. Heкстати приводить на память тех ремесленников, которым не заплачено за труды их. Нужно ли думать, сколько дано пощечин за уборы, которыми мы восхищаемся? Нужно ли думать, чрез какие средства богато наряжена помещица, прелестно окутана дочка кощеева и изукрашена судейша? Может быть, есть из нас и те, на счет коих они наряжены, однако ж должны мы только что удивляться им, и сим-то удивлением порождать уважение к роскоши, и вселять охоту следовать оной на счет собственного нашего убытку или подобных нам… Оставим такие скучные и несносные бредни. Обратим лучше внимание наше на то, дабы не упустить столько удобных случаев к обнаружению наших достоинств и оказанию важных учтивостей и услуг. Поспешим скорее подойти и отвесить пять или десять пренизких поклонов старушке, родительнице прекрасных и богатых дочек. Поспешим пошептать нечто на ухо нескольким знакомым красоткам. Явимся пред кем-нибудь из соседей наших и постараемся им доказать, что особа наша сделалась уже известною мебелью в свете. Поворчим знакомым старичкам тридцать почтений от наших батюшек. Пожмем руки у сотни щеголей, поздороваемся с друзьями словечком ferviteur très-humble[5], и y двенадцати приятелей спросим, каковы они в своем здоровье. Постараемся о подвезении карет знакомых наших, станем их провожать и сажать в оные. Постоявши у подъезда, пошутив, похохотавши и с ловкостью оказав учтивости всем девицам, которые садятся в кареты, оглядев таким образом всех почти светских людей и показавши им самого себя, отправимся в гости или домой. Тамо должны мы рассказать об остром словечке, о каких-либо новых историях, о числе собрания, о том, кто как был одет, и напоследок о тех, кому по нашим стараниям скорее подвезли карету и кого мы провожали и сажали в оные. – Вот в чем должны состоять цели наших забав! Вот какие должны быть плоды от оных! Входить же в разбирательство прочего, да содрогнутся щеголи и щеголихи, и да воспомнят, что сие не есть должность слабой их головы!

28. Съезды по церквам и повторительные посещения рядов

Перейти на страницу:

Похожие книги

Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820
Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820

Дочь графа, жена сенатора, племянница последнего польского короля Станислава Понятовского, Анна Потоцкая (1779–1867) самим своим происхождением была предназначена для роли, которую она так блистательно играла в польском и французском обществе. Красивая, яркая, умная, отважная, она страстно любила свою несчастную родину и, не теряя надежды на ее возрождение, до конца оставалась преданной Наполеону, с которым не только она эти надежды связывала. Свидетельница великих событий – она жила в Варшаве и Париже – графиня Потоцкая описала их с чисто женским вниманием к значимым, хоть и мелким деталям. Взгляд, манера общения, случайно вырвавшееся словечко говорят ей о человеке гораздо больше его «парадного» портрета, и мы с неизменным интересом следуем за ней в ее точных наблюдениях и смелых выводах. Любопытны, свежи и непривычны современному глазу характеристики Наполеона, Марии Луизы, Александра I, графини Валевской, Мюрата, Талейрана, великого князя Константина, Новосильцева и многих других представителей той беспокойной эпохи, в которой, по словам графини «смешалось столько радостных воспоминаний и отчаянных криков».

Анна Потоцкая

Биографии и Мемуары / Классическая проза XVII-XVIII веков / Документальное