Кармен

Мне хотелось плакать. Я сказал, что зайду через полчаса, и ушел. Я пролежал на траве, пока не зазвонил колокол. Тогда я пошел опять к обители, но не входил в церковь. По окончании обедни воротился я в гостиницу. Я надеялся, что Кармен убежала… но она была тут. Ей не хотелось показать, что я испугал ее. Сидя у стола, она выливала растопленное олово в деревянную чашу, наполненную водою, и рассматривала формы, какие принимало оно. До такой степени занимало ее это гаданье, что она не заметила моего прихода. То вынимала она из воды кусок олова и задумчиво поворачивала его на все стороны, то напевала магические песни, в которых цыганки призывают Марию-Падилью, любовницу дона-Педро, бывшую, говорят, Bari Crallisa, великою королевой цыган[22].

— Кармен! — сказал я ей, — хочешь ли ехать со мной?

Она встала, оттолкнула деревянную чашку и, накинув на голову мантилью, собралась ехать. Подвели мою лошадь, она села позади меня, и мы поехали.

— Итак, моя Кармен, — сказал я ей, — ты хочешь ехать со мной, не так ли?

— Да, еду с тобой на смерть, но жить с тобой не стану.

Приехали в уединенное ущелье; я остановил лошадь. «Так здесь?» — сказала Кармен и спрыгнула наземь. Она сняла с себя мантилью, бросила ее к ногам своим и стояла неподвижно, пристально смотря на меня.

— Ты намерен убить меня, я это вижу, — сказала она, — убей, если хочешь, но я не уступлю тебе.

— Прошу тебя, будь рассудительна. Послушайся меня! Все прошлое забыто. Ведь ты погубила меня; для тебя сделался я разбойником, убийцей. Кармен! Кармен! дай же мне спасти тебя и самому спастись с тобою!

— Хозе, — отвечала она, — ты требуешь невозможного. Я уже не люблю тебя, а ты еще любишь и потому-то хочешь убить меня. Я могла бы сказать тебе какую-нибудь ложь, но не хочу напрасно ломать голову. Все кончено между нами. Как мой рома, ты имеешь право убить свою роми; но Кармен всегда останется свободною. Цыганкой родилась она, цыганкой и умрет.

— Так ты любишь пикадора? — просил я.

— Да, я любила его, как тебя, одну минуту, может быть, меньше, чем тебя. Теперь я никого не люблю и ненавижу себя за то, что любила тебя.

Я бросился к ногам ее, взял ее руки, орошал их слезами, я напоминал ей о прежних минутах счастия… предлагал ей остаться разбойником, чтоб угодить ей; все, сударь, все предлагал я ей, чтоб только она не переставала любить меня.

— Любить тебя не могу, — сказала она, — жить с тобой не хочу.

Ярость овладела мной. Я вынул нож. Я хотел, чтоб она испугалась и просила о пощаде; но эта женщина была — демон.

— В последний раз, — вскричал я, — хочешь ли остаться со мной?

— Нет! нет! нет! — сказала она, топая ногой, и, сняв с пальца перстень, подаренный мною, бросила его в кусты.

Два раза ударил я ее ножом. То был нож Кривого, взятый мною, когда мой изломался в его горле. При втором ударе Кармен упала не вскрикнув. Еще и теперь я как будто вижу большой, черный глаз ее, пристально смотрящий на меня; мало-помалу он стал мутен и закрылся.

Целый час без чувств, без мысли, сидел я перед ее трупом. Потом вспомнил, что Кармен часто высказывала желание быть похороненной в лесу. Я вырыл ножом могилу и положил туда труп ее. Долго искал я свой перстень в кустах и наконец нашел. Я положил его в могилу, а с ним положил и крестик. Потом сел на коня, прискакал к Кордову и в первой караульне объявил свое имя. Я сказал, что убил Кармен, но не решился сказать, где похоронил ее тело. Монах был святой человек. Он молился за нее! он отслужил обедню за спасение души ее… Бедная Кармен! Не она виновата; виноваты цыганки, что воспитали ее таким образом!..

(1845)