Карнавал

Он попробовал перечислить выводы, к которым пришел. Выводы складывались в картинку. Он знал, что происходит, знал, что происходило раньше. На мгновение ему даже стало грустно из-за собственного всезнания; мгновение развернулось, как бутон, и стало длиться, длиться, длиться. Когда знаешь все, жизнь кажется черной. Если смотреть на людей свысока, то увидишь немало низостей. Он хотел бы быть не столь проницательным. Он хотел бы знать меньше. Например, он знал, что на прошлой неделе ему изменила жена, и изменила не с любимым человеком (что можно было бы если бы не простить, то хотя бы понять), а только из прихоти. Он знал, что подобное происходит не впервые. Он знал, что несмотря на свой невероятный ум, он боится жены и никогда не заговорит с ней о том, что знает. Он знал, что они давно уже расплываются в две разные дали, как два корабля в открытом океане; и, хотя он любил ее, и она любила его, это расплывание будет продолжаться, пока дальний корабельный дымок растает за искристым горизонтом. И это было так грустно, потому что его феноменальная память позволяла вспомнить все детали их первых встреч (если смотреть на мелочи издалека, то они вырастают в значении – аберрация, противоположная оптической), – детали их первых встреч почти тридцатилетней давности – даже то острое, до боли и отчаяния, желание купить ей в подарок на второе свидание пушистые веточки непонятного дерева. На том свидании они впервые поссорились, а он так хотел купить ей те пушистые веточки; уже тогда он был аналитическим гением (хотя и непризнанным) и уже тогда, в пору самого начала их любви, предчувствовал, что когда-нибудь он станет ей ненужен, и тогда корабли начнут расплываться в океане все дальше и дальше, пока не окажутся совсем в разных океанах. Она будет рядом, но это будет не она, а ее неотзывчивое на ласку тело. Ужасно, когда знаешь все наперед. Но тогда была весна, и он позволил весне обмануть себя. А весна была такая же, как сейчас. Но зачем нужна весна, если все в жизни проходит?

Он стряхнул с себя ненужное настроение. Это не должно мешать работе. Итак, он знает все, что было, и все, что есть. Теперь он должен вычислить то, что будет. А будет следующее. Наркотики должны храниться в одной из опечатанных комнат. Несомненно, преступники попытаются проникнуть туда. Охранника они попробуют устранить. Убивать его не станут, могут оглушить или усыпить. Сейчас самое время узнать, что произошло.

Он включил рацию. Рация молчала.

«Второй, второй, ответьте!»

Бесполезно. Охранника уже нет на месте. Они его устранили. Как плохо быть гением. Как много зла в этом мире.

Тогда, в их второе свидание, когда они поссорились, она сказала ему, что ей нравятся только загорелые парни. Он прекрасно понял, что она сказала так только, чтобы обидеть его, ведь была ранняя весна. И все же.

«Даже ранней весной?», – спросил он.

«В любое время года», – ответила она.

Он испугался; он так хотел ей нравиться, но не мог. Чтобы понравиться ей, он сделал так много, как, может быть, никто другой. С каждым годом ему хотелось нравиться все больше, наверное, потому, что он смотрел и видел, что нравится все меньше. Он смотрел так, что порою мог обмануть себя – в такие минуты он благодарил Бога, в которого никогда не верил. Напрасно. «Герой, я не люблю тебя». Если бы все было так просто: не люблю – и все.

За все годы он так и не купил ей пушистых веточек, хотя веточки продавали каждую весну. Он даже не признался никогда, что когда-то хотел это сделать. Хотя – такое нестрашное признание. Он знал, что его жена любила розы, а не веточки. И все же, когда он видел эти веточки… Их продавали каждую весну. Но зачем нужна весна, если все проходит?

Он сел на скамейку; скамейка была совсем сухой.

Он поступил правильно. Он подождет еще час, чтобы все, что должно случиться, случилось. Потом он пошлет группу и арестует Листа и Инфузорию. Будет обыск и будут обнаружены наркотики. Вот и все. И никто не помешает сделать это. «Герой, я не люблю тебя» – это еще не повод, чтобы не быть героем.

По голым аллеям бродили скучающие дети и водили скучающих собачек. Скучающие собачки нюхали скучающие лужи; скучающие лужи опрокидывали в себя скучающее небо. А старушки торговали пушистыми ветками непонятного дерева.

18

Наша жизнь – это долгий и тяжкий путь к свободе, или такой же долгий и тяжкий путь в противоположную сторону. Выбирайте.