Карнавал

Дом стоял посреди старого абрикосового сада. Внутри дома были просторные и тихие комнаты первого и второго этажа и стальные трубы двух подземных этажей: на верхнем подземном этаже размещались лаборатории – стальные комнаты со стальными дверями, с гудящим голубоватым освещением, на нижнем были две операционных. Дом прокалывался насквозь четырьмя лифтами, спрятанными в стенах каждой из комнат верхнего этажа. Может быть, в доме было еще что-либо интересное, но Одноклеточная об этом не знала. Дом был пронизан не только шахтами лифтов, но и современной компьютерной сетью. Еще дом был насквозь фальшивым: он изображал старину (или, по крайней мере, почтенный возраст), будучи построен за последний год. Фальшь просвечивалась в каждой вещи, но была незаметна невнимательному взгляду.

Дом стоял посреди старого абрикосового сада. Старый сад уже умирал, многие деревья цвели в последний раз. Дом умирал тоже. Дом был черепной коробкой огромного и злобного многоклеточного существа, щупальца которого тянулись на многие сотни километров. Две арки у передней стены напоминали глазницы, а широкие ступени под ними – оскал зубов. Фальшиво-старый плющ, спускающийся с крыши, были волосами, чудом сохранившимися на голом черепе. Но дом был еще жив – мозг был связан с остальными, широко разбросанными по стране органами. На первом этаже приглушенно и мелодично теленькали телефоны; входили и выходили люди с крысиными лицами; в саду стояло несколько пустых автомобилей и печально бродил садовник. Дом жил, но умирал.

За прошедшие дни Одноклеточная дважды встретилась с хозяином дома. В первый раз он был хозяином, во второй – только пациентом. Она сразу же поставила свои условия и ни разу от них не отступила.

Решающая операция должна была быть проведена сегодня, в четыре часа дня; после этого Одноклеточная получает сто тысяч и тело ребенка, чтобы отвезти матери, затем она остается в доме до полного выздоровления пациента. Относительно выполнения последнего пункта у Одноклеточной было свое мнение.

Одноклеточная спустилась в одну из лабораторий, чтобы понаблюдать за крысами. Эти комнаты были точными по­добиями комнат лечебницы № 213, где она проработала столько лет. Каждая деталь продолжала удивлять своей знакомостью. Незнакомыми были только люди. В каждой комнате находилось по охраннику – по одной вооруженной и послушной человеческой клетке, лишенной собственного разума. Охранники относились к Одноклеточной с уважением. Так было предписано.

Она заговорила с охранником.

– Вы действительно можете его спасти? – спросил человек-крыса.

– Конечно, иначе бы я не пришла сюда.

Этот охранник был единственным пожилым человеком в доме, не считая хозяина.

– Вас действительно заботит его судьба? – спросила Одноклеточная. – Почему?

– Мы начинали вместе, – сказал человек-крыса. – Сначала нас было немного и каждый имел равные права. Каждый мог прийти и уйти.

– Так было недолго?

– Да, потому что появились предатели.

– Разве их не было потом?

– Потом – ни одного.

– Их слишком быстро уничтожали, – сказала Одноклеточная. – Наверное, уничтожали даже предварительно, на всякий случай. А что было дальше?

– Потом он по-настоящему объединил нас. Он всегда был умнее других. А сейчас на смену нам пришла молодежь – это безмозглые люди, они умеют только стрелять и драться. Но от них другого и не нужно. Они не опасны.

– А кто опасен?

– Все те, кто сильнее нас. Например, Охрана Порядка или армия. Они ведь знают о нас все. Но мы можем больно укусить.

– Вы не боитесь отдельных людей, таких, как я? – спросила Одноклеточная.

– Вы неспособны нам повредить, но можете помочь.

– Конечно, – сказала Одноклеточная, – это я и собираюсь сделать.

Она склонилась над стеклянным ящиком с недавно прооперированной крысой. Животное взглянуло ей прямо в глаза и замерло на мгновение.

– Правильно, – сказала Одноклеточная. – Все замечательно. Все будет замечательно.

Дом стоял посреди старого абрикосового сада. К четырем часам весь сад погрузился в белое облако – был очень теплый день. Ровно в четыре она ввела иглу в мозг ребенка. Ребенок дернулся и замер.

– Она уже умерла? – спросил один из охранников.

Одноклеточная впервые видела несанкционированную жалость на одном из крысиных лиц. Такие и становятся предателями. Точнее, их уничтожают заранее.

– Нет, – сказала она, – это только кома. Девочка проживет еще несколько часов или суток. Не беспокойтесь о ней, ее похоронит мать.

– Жаль ее, – сказал охранник.

Жаль тебя, подумала Одноклеточная.

В 17-23 операция была закончена. У пациента прекратилось слюнотечение. Одноклеточная ввела транквилизатор.

– Все, – сказала она, – до завтра он будет спать. Уже завтра ему станет чуть лучше.

Она вышла в абрикосовый сад. Печальный садовник помог открыть дверцу машины. Тело ребенка, завернутое в серую материю, положили на заднее сиденье.

– Вам не было ее жаль? – спросил тот самый охранник.

– Мне никого не бывает жаль, – ответила Одноклеточная.