Карнавал короля Иеронима

— Не правда ли, — воскликнул Маренвилль, — такого ловкого и красивого молодого человека можно послать куда угодно!..

Смысл этих слов был понятен для одной госпожи Симсон, она засмеялась, но из боязни, что Герман может обидеться, сказала с любезной улыбкой:

— Секретарь короля пользуется всяким новым интересным знакомством для своих целей: он отыскивает способных людей, чтобы рекомендовать их королю и показать этим свою проницательность. Не придавайте особенного значения его любезности, он делает многое из тщеславия!

Герман, подобно большинству молодых людей, сам обладал немалой долей этого порока, хотя вообще чувствовал инстинктивное отвращение к лести и преувеличенным похвалам, которые поэтому не производили на него никакого впечатления. В то же время по своей доверчивости он не раз принимал за чистую монету то, что говорилось с определенной целью. Так и теперь, он не придал никакого значения двусмысленным улыбкам и намекам Маренвилля и госпожи Симеон и, считая весь разговор веселой французской болтовней, ответил в том же тоне:

— Если месье Маренвилль желает доказать свою проницательность, то я не советовал бы ему рекомендовать меня в дипломаты, потому что этим он окончательно подорвет свой кредит у короля. Вдобавок служба при посольстве считается привилегией нашего дворянства, и я не имею никакого желания состязаться с ним.

— Происхождение само по себе еще не дает права на занятие мест и должностей, — заметил Симеон, — все дело в способностях. Дворянство может кичиться своими рыцарскими доблестями; вестфальская конституция не предоставляет ему никаких особенных прав; оно пользуется уважением, насколько того заслуживает, и ничто не мешает ему служить примером для прочих сословий…

Маренвилль сел рядом с хозяйкой дома, и они начали разговаривать между собой вполголоса. Герман воспользовался этой минутой и стал прощаться.

Госпожа Симеон любезно пригласила его на свои soirees fixes.

— Обыкновенно мы принимаем по пятницам, но теперь только воскресенье, и так как мой муж и Маренвилль совсем овладели вами сегодня, господин доктор, то я приглашаю вас завтра вечером, запросто, к нам, в наше дамское общество, чтобы мы могли ближе познакомиться с вами. Я вижу по глазам Сесили, что она желает этого, так как находит, что вы, по своей любезности, составляете исключение среди немцев.

— Вы беспощадны, maman! — воскликнула Сесиль, слегка краснея.

Герман был поражен необыкновенно приятной интонацией голоса молодой девушки и с нетерпением ожидал, чтобы она опять заговорила.

— Вы никак не можете расстаться с вашими строгими нравственными принципами, мадемуазель Сесиль! — заметил Маренвилль с едва уловимой усмешкой. — Почему молодая девушка не может прямо сказать, если кто из нас нравится ей?

— Я также не нахожу в этом ничего предосудительного! — сказала госпожа Симеон. — Но Сесиль не разделяет нашего мнения. Оставим ее в покое!.. До свидания, господин доктор, — добавила она, отвечая на поклон Германа. — В следующий раз, когда вы явитесь к нам, прикажите прямо доложить мне; иначе вас проведут в кабинет моего мужа, и он засадит вас за шахматы.

Герман вышел из дома Симеона в несколько возбужденном состоянии. Хотя он не придавал большого значения светским любезностям, но общее впечатление было крайне приятное; ему оказали самый теплый прием, и он сам был доволен своими ответами и непринужденной манерой держать себя.

Вечер, проведенный им у Симеонов, окончательно убедил его в справедливости сделанного им наблюдения, что некоторые личности действуют парализующим образом на присутствующих, другие — наоборот. В этом отношении общество Сесили и Маренвилля повлияло особенно благотворно на него. Любимец короля понравился ему своей привлекательной наружностью и смелыми, свободными манерами. Он завидовал его беззаботной веселости и припомнил где-то прочитанную мысль, что житейская мудрость состоит в том, чтобы равнодушно относиться ко всякой перемене обстоятельств и ничему не придавать серьезного значения.

Совсем другое впечатление произвела на него Сесиль Геберти. Ему казалось, что с ней связана какая-то скрытая тайна и что все в одинаковой степени испытывают обаяние ее красоты. Она почти все время молчала и только по выражению глаз можно было видеть, что разговор интересует ее. Когда она встала и прошла по комнате, то его особенно поразила своеобразная грация ее походки. Образ Лины бледнел в присутствии красивой француженки; сравнивая их обеих, он живо чувствовал, что Сесиль не только нравится ему, но может очаровать его. Она была для него живой загадкой, которую он хотел разгадать, чтобы избавиться от неопределенного, но в то же время мучительного беспокойства.