Карнавал короля Иеронима

— Тейтлебен, — повторил Симеон с видимым усилием, затем, обращаясь к дамам, сказал с улыбкой: — А вы, mes enfants, называйте его господин доктор — это почетный титул в Германии, но помните, что он docteur еп philosophic — pas medicin…

С этими словами он пригласил Германа сесть. В его манерах и осанке проглядывало спокойное сознание собственного достоинства. Он был во фраке и своим костюмом и напудренными волосами с косичкой напоминал юристов прежних времен, чему способствовала его изящная, худощавая фигура. Жена его была полная женщина с живыми движениями, смуглым цветом лица и зеленоватым оттенком глаз, что придавало ее лицу неприятное выражение.

Дочь ее была небольшого роста, бледная и невзрачная, но с замечательно красивыми глазами, которые кокетливо выглядывали из-под темных вьющихся волос.

Герман только мельком взглянул на нее, потому что все его внимание было поглощено мадемуазель Геберти, которая поразила его своей пикантной, своеобразной красотой и изяществом пропорциональной фигуры. Ее выразительное немного смуглое лицо было бледно и казалось утомленным, как бы от глубоких переживаний; но во взгляде прекрасных глаз ничего нельзя было прочесть, кроме гордого равнодушия.

Вначале дамы молча слушали разговор между Германом и хозяином дома, который сразу спросил его откуда он родом — и, получив ответ, продолжал:

— Значит, вы земляк Бюлова! Ваша родина, как и многие другие немецкие провинции, была некогда насильственно присоединена к Пруссии Фридрихом Великим; теперь все эти земли мало-помалу войдут в состав нашего Вестфальского государства, которое должно занять видное место среди европейских держав.

— Вы пророчите блестящую будущность новому Вестфальскому королевству, — сказал Герман, — но оно возникло так недавно, что едва ли можно сказать с уверенностью — оправдает ли те надежды, какие возлагаются на него! Для этого необходимо, чтобы, с одной стороны, Наполеон упрочил мир в Европе, а с другой — чтобы Иероним мудрым правлением обеспечил существование своего престола.

— Вы безусловно правы, — согласился Симеон, — но, что верно в теории, не всегда применимо на практике! Не так легко восстановить прочный мир в Европе, как полагают многие; для этого недостаточно одной воли Наполеона! Что касается второго указанного вами условия, то, мне кажется, что наши дела идут недурно. Все подданные Иеронима равны перед законом, все вероисповедания ограждены от каких-либо притеснений. Крепостное право уничтожено, каждый пользуется плодами своего труда, не отдавая заработанных денег господам, и вносит только установленную законом государственную подать. Даже народное образование, чему придают такое важное значение в Германии, поручено известному ученому, которого современники называют немецким Тацитом. Вы знаете его — это мой друг Миллер…

Разговор был прерван появлением изящно одетого молодого человека, который вошел совершенно неожиданно, но, увидя Германа, извинился перед хозяйкой дома, добавив, что был наверху, в комнатах мадемуазель Геберти, где надеялся увидеть дам.

— Доброе утро, папа Симеон! — сказал он, обращаясь к хозяину дома.

— Здравствуйте всеобщий кузен, — ответил Симсон. — Позвольте познакомить вас — кузен Маренвилль! А это господин доктор!.. Прочтите, кузен, письмо Миллера, вы увидите, что он пишет о молодом человеке…

Маренвилль прочитал письмо и, взглянув на Германа, сказал с лукавой улыбкой:

— Ма foi, мы знакомы с вами, господин доктор, или, вернее сказать, мне говорил о вас генерал-директор полиции. Ecoutez, mesdames! Этот плут Берканьи хотел воспользоваться неопытностью молодого человека и сделать из него тайного полицейского шпиона, но господин доктор догадался в чем дело и ловко выпутался из беды.

Герман был так удивлен, что в первую минуту не нашелся, что ответить.

Маренвилль, видя его смущение, продолжал тем же тоном:

— Берканьи не думает сердиться на вас, господин доктор, напротив, он почувствовал к вам уважение, потому что при всей своей раздражительности это вовсе не злопамятный человек. Разумеется, ему было досадно: он обещал королю сделать необыкновенные открытия и вместо этого должен был сознаться, что ошибся относительно ваших связей и готовности служить его целям…

— Теперь господин доктор поступил в министерство финансов, — сказал хозяин дома, — и можно надеяться, что он уже не будет иметь подобных столкновений, которые немыслимы с такими честными людьми, как Бюлов и его секретарь!

— Я слышал, что вы хотели прежде посвятить себя ученой деятельности, — сказал Маренвилль, обращаясь к Герману, — но если вы решились покинуть ее, то почему бы вам не сделаться дипломатом? Проницательность и изворотливый ум довольно редко встречаются у молодых немцев…

— При этом господин доктор прекрасно владеет французским языком! — заметил добродушно Симеон.

— Если нужна представительная наружность для лиц, служащих в посольстве, то в настоящем случае… — сказала госпожа Симеон и, не окончив фразы, бросила многозначительный взгляд на Германа.