Карнавал короля Иеронима

Герман увлекся занимавшей его темой и, не замечая, что Лина почти не слушает его, распространялся о достоинствах Геберти. В сердце молодой женщины происходила борьба самых различных ощущений. Сказанное ею только побудило его видеть в загадочной француженке то, чего он не заметил в Терезе; и теперь она упрекала себя, что так долго оставляла его в неведении. Она сознательно умалчивала о любви Терезы, и даже радовалась, что Герман не платит ей взаимностью, а теперь, быть может, будет еще хуже, и ей придется навсегда расстаться с ним. Чувство необъяснимого страха примешивалось к ее душевным страданиям и еще больше увеличивало их. Слезы подступали к глазам, она не решилась заговорить, чтобы не расплакаться. Но тем не менее ей хотелось во что бы то ни стало вызвать Германа на объяснение. Они уже свернули в улицу, где был ее дом, и Лина видела издали при лунном свете Людвига, который сидел у окна, ожидая ее возвращения.

Они прошли молча несколько шагов, наконец Лина овладела собой и сказала торопливо:

— Насколько я слышала, госпожа Симеон пользуется не особенно хорошей репутацией, и поэтому мне кажется сомнительным, что она держит свою племянницу вдали от общества… Она не стала бы прятать ее без основательной причины, а, напротив, гордилась бы такой родственницей и стала бы из тщеславия вывозить ее в свет. Не думай, пожалуйста, чтобы я имею что-либо против Сесили, которую ты так расхваливаешь. Но прошу об одном: дай мне честное слово, что ты не сделаешь никакого решительного шага до тех пор, пока я сама не увижу ее и не наведу о ней точных справок…

Герман в задумчивости молчал, и она сказала еще настойчивее:

— Я чувствую себя виновной перед тобой, Герман, и поэтому решаюсь вмешаться в это дело. Мне не следовало бы вовсе сообщать тебе о любви Терезы, но я не ожидала, что это может побудить тебя действовать, очертя голову. Кто не понял истинной любви, тот должен быть еще более осторожным, чтобы не ошибиться относительно обманчивой привязанности. Не упрямься, Герман! Я сделаю визит Сесили, предупреди ее об этом и уговори принять меня…

В это время они подошли к дому.

— Ты права, моя милая Лина. Я сам едва ли решился бы на окончательное объяснение, но во всяком случае меня радует твое намерение посетить Сесиль, потому что ты скажешь мне, какое впечатление она произвела на тебя.

— Значит, ты обещаешь исполнить мое желание? — спросила она шепотом, протягивая ему руку.

— Даю честное слово! — сказал он, отвечая на пожатие ее руки. Затем, взглянув на окно, он крикнул: — Покойной ночи, Людвиг!

XVII. Аудиенция у короля и Бабет

В суровое наполеоновское время государственная служба считалась выше всяких других обязанностей, даже молитвы. Герман, сын пастора, воспитанный в благочестии, несмотря на воскресный день должен был во время обедни сидеть за письменным столом и записывать инструкции, которые Бюлов диктовал ему по пунктам, и по поводу каждого из них давал подробные объяснения на словах. Затем оба отправились на аудиенцию в летний дворец короля, куда одновременно с ними прибыли Натузиус и Якобсон.

Король, утомленный весело проведенной ночью и еще более ослабевший от ванны и туалета, принял их в своей комнате, стены которой были обиты голубым бархатом с золотыми бордюрами. Занавеси и портьеры были из такого же голубого бархата, с белой атласной подбивкой, и окаймлены золотой бахромой, на столе стоял чайный сервиз такого редкого фарфора, что он скорее годился на показ, чем для домашнего употребления. Изящные стенные часы были приделаны к алебастровому бюсту короля, которого короновала богиня победы, внизу была льстивая надпись: «Chaque heure est marquée par la Victoire».

Король, одетый по своему обыкновению в белый мундир, поднялся с кушетки и приветствовал вошедших с принужденной улыбкой:

— Я хотел видеть господ, посылаемых в Голландию в качестве депутатов, чтобы пожелать им счастливого пути, — сказал он. — А вас, господин Натузиус, я, кроме того, могу поздравить, — говорят, вы женитесь…

— Вы крайне милостивы, ваше величество, — ответил в смущении Натузиус, — я приехал в Кассель по делам государства и не ожидал, что мне предстоят заботы о домашнем очаге.

— Ма foi, барон Бюлов, — заметил со смехом король, — если подобные случаи будут повторяться, то нам придется издать постановление, чтобы при назначении депутатов в рейхстаг избирались только женатые. Иначе депутаты увезут из Касселя всех красивых девушек!

— Такое постановление было бы не лишним, ваше величество, — подтвердил Бюлов, — но при этом следовало бы прибавить такую оговорку, что женатые депутаты должны привозить с собой жен, что доставило бы многим немалое удовольствие.

— Прекрасная мысль, барон; во всяком случае это было бы назидательно для ревнивых мужей!.. — сказал король и при этом окинул Германа внимательным, как бы недоумевающим взглядом.

Бюлов заметил этот взгляд и приписал форменному платью Германа, который в качестве сверхштатного чиновника не имел права носить его.