Карнавал короля Иеронима

— Разве ты не догадываешься, — добавил он шепотом, — что ты застала у Сесили самого короля?

— Короля! — воскликнула она. — Я была так озадачена, что не заметила его лица, тем более что Сесиль заслонила его от меня. Неужели это был король?

— Разумеется! — воскликнул с досадой Гейстер, так как ее удивление раздражало его, при том беспокойстве, какое овладело им. — Не сердись на меня, Лина, но я нахожу, что это непростительное ребячество с твоей стороны — бежать таким образом от человека, который был даже не один, а с мадемуазель Делагэ. Пойми, что это нелепо! Порядочная женщина должна держать себя с достоинством и этим импонировать людям вроде Маренвилля, а не бежать от них, сломя голову. Знаешь ли, что он подумает об этом, при его нахальстве? Что женщина, которая способна бежать таким постыдным образом, близка к падению.

— Что с тобой, Людвиг? — спросила она, бросив на него взгляд, исполненный такого глубокого негодования, что он тотчас же опомнился и сознался, что думал только о себе и последствиях, которые может иметь для него это приключение.

— Прости меня, Лина, — проговорил он, целуя ее руку.

— Я вовсе не жалею, что это случилось, — сказала она, — а ты останешься в стороне, потому что не можешь быть ответственным за опрометчивость твоей жены. Теперь по крайней мере не может быть никакого сомнения в том…

Она замолчала, но он понял, какая мысль занимает ее, и ответил спокойным голосом:

— Ты права, Лина, эта случайность не повредит мне, а относительно Сесили, действительно, не может быть никакого сомнения, что она в связи с Иеронимом. Я надеюсь, что после этой истории она сама решится на отступление, потому что, вероятно, сообразит, что при твоей дружбе к Герману, ему будет все известно… Кстати, я забыл сказать, что мои дела почти окончены, и мы можем уехать отсюда сегодня после обеда.

— Нет, Людвиг, мне кажется, что нам неудобно двинуться из Ненндорфа, пока они не совсем отпустили тебя.

— Этого ждать слишком долго! Маренвилль сказал, что меня могут позвать только по какому-нибудь экстренному случаю, а если мы уедем до этого случая, то они обойдутся и без моих услуг.

— Не лучше ли остаться, Людвиг, и обдумать заранее, что тебе ответить, если Маренвилль заговорит с тобой о моем странном поведении. Кроме того, я обещала за тебя этим дамам идти с ними гулять, и они хотели зайти после обеда. Если мы уедем, то это будет иметь вид бегства, а ты сам только что упрекал меня за это, — добавила она с улыбкой.

— Ну, едва ли состоится сегодня наша прогулка! — возразил Гейстер.

— Я сама думаю, что нет, — продолжала она. — Сесиль не явится к нам, а если у нее хватит на это нахальства, то я заставлю ее удалиться вот чем. — С этими словами, она торопливо достала письмо из портфеля и бросила его на стол. — Не прерывай меня, Людвиг, — продолжала молодая женщина взволнованным голосом, видя, что он хочет возражать ей. — Не думай, чтобы я заговорила с ней о виденной мной сцене, это было бы слишком унизительно для меня. Я оставлю письмо на столе, чтобы оно попало ей в руки, и она знала бы, что ее тайна давно известна нам, а если после этого она не уйдет, то я вызову ее на объяснение…

— Дорогая моя, во имя чего возьмешь ты на себя подобную роль? — спросил Гейстер. — Неужели у тебя хватит безумия сделать это!.. Но, к счастью, до их прихода еще несколько часов, а я уверен, что ты успокоишься и взглянешь на дело иначе. А теперь пойдем обедать, я устал от работы и голоден…

V. Возвращение Германа

Гейстер не ошибся в своем предположении: прогулка к источнику не состоялась, и Маренвилль больше не посылал за ним. Поэтому Гейстеры воспользовались свободным вечером, чтобы выехать из Ненндорфа. Прекрасная погода, благоприятствовавшая им до сих пор, внезапно изменилась, стало прохладно и полил мелкий затяжной дождь, который продолжался все время их обратного путешествия. Но это не нарушило их хорошего настроения, они не переставали разговаривать; Гейстер указывал жене места, с которыми были связаны какие-либо исторические события, и обращал ее внимание на красивые виды, встречавшиеся по дороге, хотя пасмурное небо придавало всему печальный колорит.

Лина по возвращении в Кассель отправилась навестить мать и, встретившись с ней, рассказала в общих чертах о своем путешествии. Затем она прошла в комнату Германа под предлогом, что хочет взглянуть, как все устроено к его приезду, открыла платяной шкаф и поспешно сунула в карман фрака письмо Маренвилля к Сесили.