Карнавал короля Иеронима

— Eh bien madame! Теперь все ясно для меня, а в первую минуту я не мог сообразить, что явилось причиной вашего бегства… вы пошли за вашим мужем! Это очень мило и вполне соответствует принятой вами роли. Вы представили нам добродетельную даму старых времен, которая довольствуется домашним очагом и не допускает мысли, что умная, красивая женщина может принимать поклонение света. Тем не менее прошу принять меня в число поклонников вашей красоты!.. Мне остается только просить вас, господин Гейстер, чтобы вы привозили почаще вашу жену в наше общество, а мы, со своей стороны, постараемся доставить вам такое положение в свете, что это не будет особенно тяготить вас. Bon soir! Желаю вам приятно провести вечер! Бушпорн превзошел самого себя в устройстве празднества, нужно отдать должное его изящному вкусу…

Лина часто слышала, что Иерониму ставили в упрек недостаток воспитания, но в эту минуту она не могла не признать его умения держать себя в обществе и редкой находчивости. Это сознание заставляло ее тем сильнее чувствовать нанесенное ей оскорбление. Гейстер, заметив, что она сильно побледнела и вся дрожит, поспешил вывести ее из залы в соседнюю комнату. Едва прошли они несколько шагов, как с ней сделалось дурно, и голова ее опустилась на его плечо. Он положил ее в кресло и с отчаянием думал о том, что ему делать и к кому обратиться за помощью. Но в эту минуту в дверях показалась пара: пожилая некрасивая дама, одетая пастушкой, и кавалер в костюме фернейского философа, с которым он представлял поразительное сходство. Дама поспешно подошла к Лине, дала ей понюхать какой-то флакон и стала усиленно тереть ей виски.

Гейстер узнал в удалявшемся кавалере барона Барраля, одного из камергеров короля, который, по слухам, очень гордился своим сходством с Вольтером и даже старался подражать его привычкам. Между тем Лина очнулась и с удивлением взглянула на незнакомую женщину, стоявшую перед ней на коленях, в костюме пастушки, с розовым рантом на груди, на котором были напечатаны слова: «Vive joie!» Но она едва успела поблагодарить ее, как вошла хозяйка дома, баронесса Бушпорн, которую Барраль уведомил о случившемся. За ней следовал слуга с десертом. Она с участием спросила о здоровьи Лины и заставила ее выпить немного вина.

Лина ответила, что чувствует себя лучше и выразила желание скорее уехать домой.

— Моя карета к вашим услугам, — сказала баронесса. — Я не смею удерживать вас, хотя мне очень жаль, что вы так рано уезжаете с нашего вечера…

С этими словами она проводила Лину другим ходом до дверей передней и, пожелав ей спокойной ночи, простилась с ней.

X. Супружеская ссора

Лина прижалась в углу кареты и сделала вид, что дремлет, из боязни, чтобы муж не заговорил с нею. Она чувствовала сильную усталость и с тоской думала о предстоящем объяснении. Между тем карета быстро катилась по ровному шоссе, мимо ворот Ауэ и старого замка, к рынку Altstadter, у которого была их квартира.

Когда они вошли в дом, Лина разделась с помощью горничной и послала ее спать, но едва закрылась за ней дверь, она с громким рыданием бросилась на диван.

Гейстер, зная, что Лина недовольна им, ожидал от нее упреков, но ее слезы окончательно смутили его, он не мог понять причины их и со страхом смотрел на нее. Когда рыдания ее немного затихли, он наклонился к ней и, взяв за руку, спросил с участием:

— Что с тобой, Лина?

— Вспомни, как ты вел себя относительно меня… Ты изменил мне… унизил…

Она не договорила и опять залилась горькими слезами.

— Я изменил тебе, Каролина? — спросил с удивлением Гейстер.

— Ты даже не сознаешь этого! — сказала она, приподнимаясь с дивана.

— Объясни по крайней мере, в чем дело. Вероятно, король сказал тебе что-нибудь неприятное или сделал какое-нибудь неприличное предложение…

— Ну разумеется! — воскликнула она с раздражением. — Ты говоришь это своим ледяным голосом, как будто, так и следует. Я была возмущена до глубины души и отошла от короля, а ты взял меня за руку и насильно подвел к нему, как будто я совершила преступление и должна извиниться перед ним. О Боже! Могла ли я ожидать такого унижения!..

— Моя милая, дорогая Лина, все это сильно преувеличено! Твое негодование было вполне законно и, как мне показалось, ты резко отвечала ему. Но затем ты убежала от короля и оставила его одного! Этим ты нарушила все приличия, светские и придворные обычаи; и я должен был как-нибудь загладить твою оплошность.

— Придворные обычаи! — она принужденно рассмеялась. — Скажи лучше придворную безнравственность!

— Пойми, Лина, что мы должны признавать существующие обычаи и приличия! Во всяком случае король и по своему сану…

— Да король! — прервала она его с нетерпением. — Когда король оскорбляет честь порядочной женщины, то ее единственное убежище — муж, если не в качестве судьи, то защитника! Неужели безнравственность короля считается более священной, нежели супружество и добродетель женщины! Людвиг, я перестаю понимать тебя!..