Карнавал короля Иеронима

— Это отчаянный плут! — ораторствовал Кейлгольц. — Он также противен мне, как и его духи, которыми он заражает воздух в домах честных людей! Как вам нравятся его угрозы?.. Положим, я не особенно боюсь их! Он расплачивается таким образом за еду и вино в гостиницах, потому что не считает нужным тратить на это деньги. Во всех местах, где его личность не известна, он выдает себя за честного немца и беспрепятственно исполняет роль полицейского шпиона, а если очутится среди людей, знающих его, то проклинает свою службу, которая лишает его общественного доверия и прочее. Вы не можете себе представить, господа, что это за лицемер и негодяй! Он знакомится с горничными и покоряет их сердца, чтобы следить за господами и проникнуть в семейные тайны. Этим способом Вюрц пробрался в дом Штрейха, который благодаря его доносу недавно потерял место в военном министерстве и очутился с женой и детьми в самом бедственном положении…

— На этот раз я не согласен с вами, — возразил молодой врач. — Штрейх был безусловно виноват, освобождая за деньги сыновей богатых крестьян от солдатчины в ущерб беднякам, и Вюрц хорошо сделал, что донес на него, хотя вы сами знаете, насколько я ненавижу это отвратительное пресмыкающееся животное!

Хозяин заступился за Штрейха; из-за этого начался спор, в котором приняли участие многие из присутствующих. Герман и Провансаль вышли из ресторана и сели в экипаж, чтобы отправиться в город.

Провансалю наскучило продолжительное молчание спутника и он решился наконец заговорить с ним.

— Господин Тейтлебен, — начал он с некоторым смущением, — простите, если я позволю себе не совсем уместное замечание… После встречи с графиней Антонией, вы стали особенно задумчивы… Не думайте, что только праздное любопытство руководит мной, но мне показалось, что между нами существует симпатия! У каждого человека бывают минуты, когда ему особенно приятно поверить свою сердечную тайну тому лицу, к которому он имеет особенное доверие. Я первый покажу вам пример откровенности и говорю без обиняков, что люблю одну знатную даму, хотя до сих пор никогда не высказывал ей моих чувств, и так как она, по-видимому, не замечает их, то мне остается только молча поклоняться ей.

— Со своей стороны, прошу извинения, если я прерву вас, — сказал Герман. — Глубоко ценю ваше доверие ко мне, не думайте, чтобы в настоящем случае я хотел что-либо скрывать от вас, но действительно между мной и графиней Антонией нет и тени любви. У нас есть одно общее дело, которое еще не кончено, и я не знаю, как поступить в данном случае. Мне кажется, что я напал на след одной тайны, которая имеет большое значение для графини Антонии и, что всего замечательнее, что этим открытием я обязан духам господина Вюрца… Это настолько невероятно, что вы будете смеяться надо мной!

— Нисколько, — возразил Провансаль, — дела, где замешана тайная полиция, можно открывать только чутьем, так как ее агенты также руководствуются этим в большинстве случаев…

— В настоящую минуту я не могу сообщить вам никаких подробностей, — продолжал Герман, — но когда дело выяснится, я все расскажу вам и даже, быть может, попрошу вашего совета.

Провансаль ничего не возражал, и они молча доехали до города.

Часть четвертая

I. Открытие рейхстага

Двор покинул на несколько дней летнюю резиденцию и переселился в старинный городской дворец прежних ландграфов. 1 июля назначен был большой смотр войскам, и поэтому все улицы, примыкавшие к дворцовой площади, с раннего утра наполнились праздной толпой. Иероним выехал верхом, окруженный своим штабом, затем появилась королева в сопровождении придворных дам. Выйдя из кареты, она собственноручно привязывала ленты к знаменам и штандартам различных полков; при этом король говорил каждому полку приветственные речи на французском языке, а его адъютант, принц Сальм, тут же переводил их по-немецки.

По окончании этой церемонии начался смотр. Король, объезжая войска, делал некоторые замечания, но возражения сопровождавших его офицеров произвели неприятное впечатление на стоявших поблизости солдат и показались им слишком бесцеремонными. Между прочим, Иероним, увидя ржавчину на пушках, поставленных среди площади и отлитых по приказанию Морио, довольно резко заметил последнему:

— Voilá de vos canons, qui sont bien rouillés, général!

Морио ответил ему тем же тоном:

— Sire, se ne sont pas des voitures de la cour!

Иероним отвернулся и молча проехал дальше.

После смотра в одной из дворцовых зал для высших военных чинов был приготовлен завтрак на двести особ. Милостивое одобрение войскам со стороны Иеронима привело офицеров в хорошее настроение, тем более что еще накануне получен был приказ, по которому каждому пехотному офицеру назначено было по 300 франков и по 500 гвардейским на обмундирование.