Карнивора (СИ)

Харц обладал необычайно обширными познаниями в искусстве войны. Он мог описать все особенности кампании — с участием добровольного ополчения и без, с наемниками или в их отсутствие, с перевозкой амуниции и фуража на лодках по рекам или гужевым транспортом по дорогам… Но лучше всего, конечно, Харц разбирался в оружии и способах нанесения человеку всевозможных увечий. Одного упоминания граненых наконечников стрел было достаточно, чтобы он начал длинный монолог, в котором не скупился на крепкие выражения в адрес оружейников, военных теоретиков, военачальников, аристократов, вельмож и даже Королевы Леса. Харц был весьма невысокого мнения о кольчугах, ненавидел оружие с шипами и зубцами и ратовал за шлемы для ополчения. Всегда предпочитал марши вдоль рек и других проточных водоемов переходам по хорошим дорогам, возил с собой порядочное количество спиртного и понимал тонкости снабжения не хуже, а то и лучше какого-нибудь начальника тыла. С этими начальниками Харц находился в постоянной вражде, которая вспыхивала с новой силой каждый раз, когда ему говорили «нет». Его руки частенько бывали по локоть в крови, прозвище «Харя» подходило ему куда лучше настоящего имени — и ни один воин ни разу в жизни не нагрубил ему.

Потому что знал — рано или поздно именно от Харца будет зависеть его жизнь. Конечно, рядовой ополченец вряд ли мог рассчитывать на его помощь, но иногда случались чудеса. И в тот момент, когда тьма уже сгущалась, и рассчитывать было не на кого — появлялся он. В заляпанном кровью фартуке, со скальпелем, щипцами и зажимами в крепких руках и неизменной циничной ухмылкой на толстом лице.

Да, для человека, который ни разу не участвовал ни в одном сражении, Харц знал о войне необычайно много. И был одним из немногих, кто знал и видел ее истинное лицо.

«Война, девоньки, — говорил он сестрам милосердия из ордена Осени, которые помогали ухаживать за ранеными, — это всегда кишки наружу. От тифа ли, голода или чьих-то умелых ручек — уж как повезет. Или не повезет. Но кишки обязательно сыграют свою роль, вы уж поверьте».

«Девоньки» верили. Некоторые сопровождали Харца во многих кампаниях — каждый раз, когда герцог Васконский нанимал его полевым хирургом, Харц брал в свой воз несколько сестер из ордена. Поэтому у кого-то из них уже была прекрасная возможность убедиться в справедливости его суждений своими глазами. А у кого-то — и на собственном опыте.

Однако они все равно раз за разом сопровождали хирурга, а тот раз за разом откликался на призыв герцога. Потому что последний хорошо и исправно платил, а за циничным презрением Харца пряталась преданность своему делу и твердые, незыблемые принципы. Если он резал, то делал это хорошо. Харц был одним из немногих в своем цеху, кто заботился о чистоте рук и инструмента, тщательно промывал раны, аккуратно накладывал швы. И герцог щедро вознаграждал его за старание, потому что рыцари возвращались в строй, подлатанные и готовые к новым сражениям, — а сестры проводили на ногах целые дни напролет, помогая Харцу резать и шить. Это, в общем-то, было все, что он мог. Иногда этого было достаточно, но чаще — нет.

Порой Харц мечтал, чтобы герцог нанял им еще и медика-мага — он слышал, что некоторые из них могут творить чудеса простым прикосновением рук. Но хороший медик стоил, как полсотни рыцарей с «копьем», и даже щедрому Васконцу это было не по карману. О том, что такой маг может объявиться бесплатно, Харц и мечтать не смел. И, вероятно, именно поэтому чуть не прогнал незнакомого парня в балахоне, когда тот объявился рядом с его возом.

Они стояли под Пересом, ожидая, когда их догонят войска с северо-запада Аргении. Почему людей для защиты Айльона следовало собирать в Тремпе или Кордоне, могло кого-то озадачить — но Харц знал, что граф Рикарья, которому принадлежали эти земли, был зятем и союзником герцога Васконского. Одновременно прибывали и другие отряды — ополчения из городов, рыцари со своими «копьями», наемники — в лагере становилось все больше народу. Харца это раздражало. Больше людей — больше шансов на то, что пол армии свалится с какой-нибудь заразой еще до начала похода.

Но тремпийцы, к счастью, успели прийти до того. Их было много — в лагере тут же началось небывалое оживление, бездельничающие до то того командиры радостно бросились раздавать команды, солдаты разрывались между противоречащими друг другу приказами, лошади жрали овес и равнодушно стригли ушами. Харц сидел на заду своего воза, откинувшись на пузатый бочонок, и ковырял соломинкой в зубах. С последними у него дела обстояли очень неважно: но сам себе же не выдернешь! А с коллегами по цеху Харц был не в ладах.

— Мастер Харц?

Он оглянулся. В нескольких шагах от воза стоял парень в нелепом балахоне, болтавшемся на невысокой фигуре, как перепачканное в грязи знамя отряда при трусливом бегстве с поля. Лицо было утонченным, девичьим — но Харц был совершенно уверен, что перед ним парень.

«Просто парень, как баба, — уточнил он про себя. — Вон, и платье напялил…»